«Мой дорогой демон» Эвелин и Элис Дейл. Мой дорогой демон

Мой дорогой демон Эвелин и Элис Дейл

(Пока оценок нет)

Название: Мой дорогой демон
Автор: Эвелин и Элис Дейл
Год: 2016
Жанр: Драматургия, Историческая литература, Современные любовные романы, Ужасы и Мистика

О книге «Мой дорогой демон» Эвелин и Элис Дейл

Эвелин и Элис Дейл — молодой творческий дуэт, который завоевал сердца многих читателей книгой “Мой дорогой демон”, выпущенной в 2016 году. Данный роман — настоящая гремучая смесь, от которой мурашки бегают по коже: здесь происходит беспощадная борьба добра со злом, завязываются коварные интриги, кипят любовные страсти, и все это овеяно зловещей мистикой древнего замка. Начиная читать это произведение, моментально втягиваешься в сюжет и завороженно следуешь за главными героями, забывая о действительности.

События книги разворачиваются в Румынии XIX века. Главная героиня, юная Илинка, вынуждена выйти замуж за богатого старика — угрюмого Бужора, чтобы ее семья расплатилась со всеми долгами при помощи его средств. Попав в древний замок — поместье своего супруга, Илинка еще не представляет, какие ужасы ее ожидают. Бужор потерял жену и сына, и его каменное сердце нелегко растопить, однако здесь главную героиню ожидают не только мрачные стены и такой же внешний вид мужа, но и множество мистических тайн и загадок, которые стоят за каждым скрипом дверей. Демоны, обитающие в стенах замка, очень скоро дадут о себе знать, а безумство Бужора станет для несчастной жены сущим адом…

Эвелин и Элис Дейл написали очень атмосферное произведение, которое заставляет и ощущать вокруг себя присутствие потусторонних сил трепетать от страха. Пик переживаний приходится на концовку романа, которая поражает своей неожиданностью, однако именно такое завершение истории делает ее не сказочно-фантастической, а приближенной к реальности.

Образы всех персонажей прописаны очень живо и красочно, их эмоции переданы очень проникновенно. Язык романа очень легкий, повествование “глотается” на одном дыхании. Можно сравнить сюжетную картину книги с художественным полотном — так досконально подобраны краски и роскошно описаны все происходящие события. Получился прекрасный шедевр литературного искусства, в котором органично сплелись судьбы главных героев. Плавный переход от жестокости к пронзительной нежности, от страстной любви и жгучей ревности к железному хладнокровию… Эвелин и Элис Дейл устроили мастерское жонглирование эмоциями и чувствами, создав из них потрясающий узор. Произведением “Мой дорогой демон” насладятся все, кто решил его читать независимо от жанровых предпочтений. Здесь в полной мере присутствуют и триллер с элементами мистики, и любовная мелодрама, и остросюжетные приключения.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Мой дорогой демон» Эвелин и Элис Дейл в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Скачать бесплатно книгу «Мой дорогой демон» Эвелин и Элис Дейл

В формате fb2 : Скачать
В формате rtf : Скачать
В формате epub : Скачать
В формате txt :

Мой дорогой демон

Эвелин и Элис Дейл

В этот вечер в городе Брашове, располагавшемся в центральной части Румынии, разразилась такая гроза, какой не было несколько последних лет. Темное небо, затянутое низкими черными тучами, прорезали всполохи молний. Гром гремел так пугающе, что даже дворовые собаки искали спасения от стихии под лестницами пабов и навесами невысоких жилых домов. Природа бушевала который час, затапливая холодным дождем булыжные мостовые.

Ливень все не прекращался. Людям только и оставалось, что молить бога о том, чтобы ущерб от насланного на них испытания был не слишком велик. А некоторые суеверные старики и старухи даже стали полагать, что настал конец света. Но, может быть, для кого-то этот вечер и являлся воплощением самых ужасных бед.

Сквозь бушующую стихию к выезду из города медленно продвигалась маленькая черная карета. Она увязала в грязи и почти утопала в мутных водах, размывавших сельские дороги. Судя по гербу, располагавшемуся на ее дверях, можно было предположить, что она принадлежит не бедному роду. Но обшарпанная облицовка и покосившиеся от долгой службы колеса говорили о том, что хозяину давно бы не помешало позаботиться о своем транспорте. Вот только возможностей на это у владельцев было недостаточно. Принадлежала карета коренному дворянскому роду Прутяну, увы, давно обедневшему. В нынешние времена семья состояла лишь из матери и дочери. Последняя и находилась сейчас внутри экипажа. Илинка зябко куталась в промокший плащ, вжимаясь в самый угол, дабы хоть немного отодвинуться от окна. Но ее все равно нещадно заливало холодным дождем. Весь подол белого платья был изрядно испачкан, но девушка была расстроена вовсе не этим. В ее темных, почти черных глазах было выражение тусклой отрешенности, а на пушистых, дугой изогнутых ресницах блестели капельки влаги. То был не дождь, а высыхающие слезы.

Ее тонкие губы были крепко сжаты, словно она пыталась совладать с собой. Девушка не была первой красавицей, но в ее внешности было нечто такое, отчего, увидев хоть раз, забыть Илинку уже было трудно. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы контрастировали с ее белой, алебастровой кожей, гладкой, как самый тонкий шелк. Ей был двадцать один год. Она выросла в дворянской семье, обедневшей после смерти отца. Ее мать, Анка Прутяну, уповала на то, что благодаря удачному замужеству дочери их род смог бы вернуть себе былое процветание. Далеко идущие планы Анки почти осуществились. Этим вечером вершилась судьба ее Илинки, которая должна была стать женой человека, способного навсегда избавить их благородную семью от бедности.

Девушка не воодушевлялась уготованной ей судьбой, но перечить матери не могла. Хотя Илинка и являлась девушкой далеко не робкой, а скорее решительной, всегда имевшей свое мнение, но не смела пойти наперекор матери, ведь несчастная доамна Прутяну так свято лелеяла мечту о воскрешении их рода. Илинка не считала себя страдалицей, принесенной в жертву материнским надеждам, но еще не осознала всего происходившего с ней. Илинка росла избалованным ребенком, не знавшим отказа в любых капризах, получала надлежащее образование, и все предметы туалета были у нее по последней моде. Все изменилось со смертью отца, скончавшегося от чахотки пять лет назад. Без должного управления его ремесленное дело по изготовлению прекрасных багетов ручной работы быстро прогорело. Мать и дочь остались еле-еле сводить концы с концами. Известная некогда фамилия спасала их от нищеты, как и добрые люди, готовые оказать поддержку несчастным женщинам. Но, наконец, случилось то, что позволило доамне Анке Прутяну восхвалить бога за посланную надежду на спасение.

К ее драгоценной дочери посватался первый жених, на котором взволнованная мать и остановила свой выбор. Претендентом был богатый и властный мужчина. Годившийся Илинке в деды, господин Бужор Бырцой выразил вдове свое почтение и страстное желание стать законным супругом прекрасной девушки. Разумеется, весь Брашов знал о трагедии его семьи, случившейся много лет назад. Владелец большого замка немного, как говорили, сошел с ума. После гибели его жены и юного сына, Бужор, и без того весьма необщительный и замкнутый в себе человек, стал и вовсе нелюдим. Когда он отдал управление всеми делами поверенным и продал большую часть земель на другом конце города, то совсем перестал выходить из дома. При нем осталось немного слуг. Слухи ходили разные… Его стали побаиваться, обходить стороной владения, ведь слышали, что стареющий Бужор творит там совсем не объяснимые людскому уму вещи.

И когда однажды он возник на пороге дома Прутяну, Анка, совсем растерявшись, не сразу признала его. Осунувшийся, со впалыми щеками и заострившимся орлиным носом, глубоко посаженными, взирающими исподлобья тусклыми глазами, господин Бырцой мало напоминал того всесильного и властного мужчину, каким некогда являлся. Годов ему было за шестьдесят. Но так как в карманах его не убавилось золота, воля матери пала под натиском скупых комплиментов о том, что прекраснее ее дочери он не видывал домнишоары . Сомнения Анки были недолгими. Она молила Господа простить ее скорое решение, так как оно было во благо их семьи. И, в конце концов, мать получила зарок, что будет находиться, как и дочь, на содержании у милостивого господина Бырцоя. Он обещал щедро покрыть все их долги, и доамна Прутяну дала согласие на его брак с Илинкой. Свадьба не должна была быть пышной, чтобы местные горожане не судачили о неравном браке. Потому в этот злосчастный непогожий вечер, со слезами на глазах, растроганная мать проводила свое дитя до кареты, отдав ее во власть будущему мужу.

Облаченная в материнское атласное свадебное платье, Илинка выглядела довольно смиренной. Но в душе у нее бушевала буря не меньше свирепствующей над городом и его окрестностями. Будучи сдержанной и рассудительной, девушка старалась всему находить разумное объяснение. И если сейчас бедная мать выбрала ей такую судьбу, то, может, она сама рано или поздно сможет ее изменить? Многие ее подруги уже давно связали себя узами брака с нелюбимыми мужчинами, потому для нее не было чем-то богохульным выходить замуж не по любви. Несмотря на то, что, перечитав десятки дамских романов о великом чувстве, сама она еще ни разу не была влюблена.

Наконец, карета остановилась. Но в темноте наступившей ночи и царившей непогоды девушка не разглядела, куда прибыла. От одной мысли, что ей придется вновь оказаться под холодным дождем, она поежилась. Через несколько мгновений дверь ее экипажа распахнулась, и кучер господина Бырцоя подал ей руку, помогая выйти. Натянув капюшон, Илинка выскользнула на улицу. Девушка быстро пробежала по размытой ливнем узкой дорожке, ведущей к церкви, и замерла на пороге. Двери были приоткрыты, изнутри повеяло уютным теплом и запахом растаявшего воска и ладана. Она зашла внутрь. Церковь святого Гэврила знали в округе все, вот только от старости местное убранство уже обветшало. Теперь в ней редко совершались таинства обряда бракосочетания или крещения. Зачастую здесь отпевали покойников, но девушка была не из тех, кто боялся суеверий или страшился проклятий. Илинка всегда считала – бояться нужно живых, только они могут причинить истинную боль.

Девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, когда из полумрака к ней выступил будущий супруг. Бросив мимолетный взгляд на его лицо, невеста ощутила, как по позвоночнику пробежала липкая дрожь ужаса. «Он станет моим мужем? О боже…» Бужор протянул ей свою высохшую, жилистую ладонь и тихо произнес сиплым голосом, больше похожим на замогильное дыхание тех, кто отправлялся из стен этой церкви в последний путь на кладбище:

– Доброго вечера. Я рад, что вы не заставили долго ждать себя. Оставьте ваш плащ, он вымок до нитки. И идемте же… Скорее.

Жених оказался немногословен. Девушка скинула на руки кучера плащ, оставшись в подвенечном платье, испорченном дождем. Илинка ступила следом за своим будущим мужем к алтарю. Убранство места, которое должно было стать свидетелем соединения их судеб, оставляло желать лучшего. Но девушка не была счастливой невестой, чтобы запомнить этот миг навсегда. Голос священника, произносившего брачные клятвы и благословляющие обеты, звучал уныло и сонно, гулко отражаясь от обветшавших стен старой церкви. Сердце Илинки неистово билось, с каждым ударом прощаясь с прежней жизнью.

И спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Бужор тронул ее дрожащие губы брачным поцелуем, напомнившим ей прощальное касание к мертвецу. Девушка тихо вздохнула, стараясь совладать с собой и не расплакаться. Впереди была еще вся ночь, а может, и вся жизнь, которую ей придется оплакивать неустанно.

Меньше чем через полчаса карета Бырцоев покатила в сторону фамильного замка в сопровождении нескончаемой грозы.

С венчания Бужора и Илинки прошло три дня, и они стали настоящей вечностью для девушки. Новоиспеченный супруг ни разу и не заговорил с Илинкой за все это время, а брачная ночь не настала. Девушка с опасением ждала ее до рассвета, не смыкая глаз, но Бужор так и не пришел – ни в первую ночь, ни в последующие. Илинка сама не горела желанием отдаваться престарелому мужу, хотя и полагала, что этого ей все равно рано или поздно не избежать. В книгах, что девушка некогда прочла, происходившее действо между супругами в первую ночь после свадьбы представлялось ей неким священным таинством. Но ее супруг не был мужчиной ее мечты, поэтому Илинка не грезила принадлежать ему. Оказавшись в чужом огромном доме, пусть и наполненном десятками слуг, молодая жена лишь иногда покидала свою спальню. Замок, где теперь она стала хозяйкой, был старинным, величественным и мрачным. Опасным… На каждом окне располагались массивные кованные решетки, всем видом дающие понять, что призваны не защищать от непрошенных гостей, а препятствовать обитателям покидать его территорию. Фасад замка, увитый плющом, представлял собой кладку безликих серых камней, поросших мхом. В длинных и глухих коридорах легко можно было заблудиться, среди бесчисленного множества дверей, за которыми располагались пустые комнаты. Два крыла замка соединял большой зал с камином, который хозяин приказывал растапливать очень редко, и поэтому внутри дома всегда веяло холодом. Девушка провела в новом жилище еще слишком мало времени, чтобы привыкнуть к нему. В нужное время она появлялась в столовой, а по вечерам принимала горячую ванну в обществе молчаливых служанок, которые искоса бросали взгляды на новую госпожу.

Илинка не была слезливой, не падала в обмороки и театрально не заламывала руки в надежде на спасение. Она не проливала ночами горьких слез о своей несчастной судьбе, так как не готова была провести в заточении годы, когда мир так не познан вокруг. И, несмотря на ту роль, которую ей в этот раз выбрала мать, девушка верила, что впереди была еще вся жизнь, чтобы успеть сменить декорации.

Новый день, казалось, не имел конца. Еще на рассвете Бужор расположился в своем кабинете и погрузился в чтение старинных фолиантов, имевшихся у него в избытке. Шел двадцатый час суток, только для старика не имело значения, скрылось ли солнце за горизонтом или, может, вновь уже встало. Бырцоя не интересовало течение времени, он относился к нему довольно пренебрежительно – ведь что есть мгновение? Всего лишь песчинка в огромной пустыне, конца которой нигде не существовало.

Старик утомленно выдохнул, потирая переносицу в попытке сосредоточиться на буквах, которые уже плыли перед его глазами. Сколько же времени он провел над этой книгой сегодня? Бужор откинулся в кресле, расслабленно запрокинув голову назад, и закрыл глаза.

Усталость растекалась по телу предательским ядом. Но за последние пятнадцать лет мужчина научился контролировать как разум, так и свое тело, и проклинал дьявола, искушавшего его на отдых. За всю свою долгую жизнь старик прекрасно сумел уяснить единственно важную истину – бездельничает только глупец, смирившийся с тем, что однажды его бренное тело будет сброшено в хладную могилу, а на похоронах пара-тройка отъявленных лицемеров прольет скупую слезу, сетуя о такой большой потере в их жизни. Тонкие, испещренные морщинами губы Бужора изогнулись в кривой усмешке, отчего его и без того старое лицо стало выглядеть еще более безобразным. Сколькие похороны он посетил, скольких страдальцев видел? В искренность скольких верил? В свои шестьдесят пять лет Бужор Бырцой имел за плечами три брака, в последний из которых он вступил всего несколько дней назад. Некогда разбитый гибелью своего сына, а в дальнейшем и смертью своей первой жены, Бужор не сумел справиться с тяжелой утратой и на долгие годы заперся в своем огромном замке, потеряв какую-либо связь с окружавшим его миром. Именно тогда ему довелось узнать, какова цена человеческой искренности. Немногочисленные слуги неустанно обсуждали между собой безумие хозяина – некоторые сами пытались сбежать со службы, но, как бесчестных рабов, их ловили и все равно наказывали. Многие крестьяне воодушевлялись грядущей независимостью, поддаваясь волнениям, что творились в стране после только завершившейся русско-турецкой войны. Рабы вдруг поверили в свое право на свободу тела и души и даже пытались бороться за него, но их действия так и не увенчались успехом. Самым верным же слугам Бырцоя оставалось продолжать свой труд на прежнем месте и с хозяином переживать самые страшные времена. Но были ли они истинно преданы ему? Раз за разом перетиравшие старику кости слуги молились богу в надежде, что вскоре все их беды кончатся и над их жилищем вновь засияет солнце. И неважно, что бы привело к такой удачной развязке. Даже если бы то была смерть их хозяина, они бы обрадовались справедливости Господней, а после, как самые набожные во всем Брашове крестьяне, поставили бы ему свечку за упокой. Но годы шли… А тучи изредка расходились над домом Бырцоя, обрекая на безрадостную участь всех тех, кто некогда свято верил в то, что переживет проклятого старика. А все потому, что он сам четко знал, что никому из них никогда не доведется узреть его гибель. Никогда.

Бужор недовольно поморщился, когда раздавшийся стук в дверь отозвался в его больной голове оглушающим боем. Мужчина выпрямился, устремив взгляд к дверям, когда те со скрипом распахнулись. Он ждал этого момента – пришло время, наконец, позволить супруге поближе познакомиться с тем, кто одарил ее кровом, богатством и статусом. Ведь отныне старику была отдана ее жизнь перед лицом бога и его свидетелями. Бужор не владел ее душой, но желал бы владеть телом, вот только не мог пока что себе этого позволить, потому, как ее невинность была для него слишком ценна. Время еще не пришло.

– Вы пожелали меня видеть, домнул ? – Илинка ступила на старый паркет и с одобрения мужа вошла в комнату.

Она равнодушно посмотрела в глаза Бырцоя, прежде чем окинуть взглядом убранство кабинета, невольно отметив его противоречивую роскошь и непривлекательность. Впрочем, весь замок с первого дня ее пребывания здесь показался девушке неприятным, под стать его хозяину. Бужор коротко кивнул вошедшей девушке, молча поднявшись из-за стола, и неспешно ступил навстречу:

– Наконец-то нам удалось встретиться. Моя работа отнимает большую часть свободного времени, – он холодно улыбнулся ей уголками губ. Девушка продолжала стоять неподвижно, настороженно наблюдая за тем, как старик все ближе подходил к ней. Она перехватила его изучающий взгляд, ответив ему довольно равнодушным. А ведь он был ее супругом… Это никак не укладывалось в голове Илинки, когда ей даже смотреть на этого пожилого человека было неприятно:

– Я хотел бы кое-что прояснить, – Бырцой прервал ее, чуть повысив голос. Илинка замолчала, с неким удивлением взглянув на Бужора. – Это касается правил поведения в моем доме. Ведь за этим я позвал вас сюда. Теперь вы, как моя супруга, обязаны неукоснительно следовать моим рекомендациям, дабы исключить неприятные ситуации, которые могут случиться вследствие вашего недопонимания. Как вам ваша спальня? Удобная?

– Вполне, – Илинка подавила усмешку, пытаясь скрыть замешательство, в какое ее вверг мужчина, – но…

– В этом доме сначала говорю я, а затем внимательно выслушаю все то, что вы пожелаете сказать, моя драгоценная супруга, – старик заложил руки за спину и замер в шаге от нее, всем своим видом походя на хищника, выхватившего в кои-то веки достойную добычу.

От его потертого сюртука, местами и вовсе проеденного молью, пахло жженым воском, табаком и тлеющей тканью. Кажется, именно так пахнет старость? Но при его денежном состоянии отчего же не баловать себя хотя бы дорогой одеждой? Илинка уже успела понять за эти пустые и тусклые дни, проведенные в доме своего супруга, что он был не из тех, кто тратил золото для удовлетворения своих прихотей. Илинка сглотнула, почувствовав, как учащенно забилось сердце, отзываясь беспокойством во всем теле. От Бужора не укрылось ее волнение, и, выдержав паузу, с удовлетворением вбирая в себя частое дыхание девушки, он продолжил:

– Отныне мой дом – это ваш дом, Илинка, и я очень надеюсь, что в будущем вы ощутите всю прелесть сего места. В замке пять этажей…

Бужор, наконец, отступил от нее, возвращаясь к своему столу, и девушка вздохнула свободнее. Старик вновь расположился в кресле и принялся набивать табаком трубку, а его супруга поморщилась от желания скорее завершить эту встречу. А Бырцой уже вновь созерцал корешки толстых томов многочисленных книг. Он принялся перебирать страницы тонкими, некрасивыми пальцами, кожа на которых была сухой и потрескавшейся. Хозяин задержал внимание на одной главе, той самой, в которой заключался смысл всей его жизни. «Илинка рядом… Та самая, что родилась в священный день…» Бужор резко захлопнул книгу, обратив лицо к жене, вдруг решившейся подойти к его столу. Он, словно очнувшись ото сна, встрепенулся, совсем позабыв о том, что прежде говорил. Его взгляд забегал, а голос стал более тихим и хриплым, когда, затянувшись трубкой, старик снова завел заунывные речи:

– Напротив вашей спальни располагается моя. Следом за ней идут гостевые комнаты, далее, как вы уже могли заметить, мой кабинет, куда никому не дозволено заходить без моего разрешения. Все книги, что вы видите здесь, нельзя трогать, но в вашем распоряжении находится великолепная библиотека, некогда собранная мной. Великие произведения, самое подходящее чтение для вас – это первая дверь от лестницы у входа. В те дни, когда мне будет необходимо отлучиться, роль хозяина в замке выполняет мой управляющий Марку. Если возникнут проблемы, то он поможет вам. В иное время вы можете полностью рассчитывать на меня. Обо всех выездах с территории будьте любезны докладывать мне лично, а если дело не терпит отлагательств, что же… – он с деланным сожалением вздохнул, обратив внимание на всю безысходность таковой ситуации, – вам придется подождать.

Напряженно слушая его, Илинка невольно передернула плечами от того, что каждое сказанное супругом слово походило на речи священника, продолжавшего оплакивать ее сломленную молодость. Однако Бужора явно не интересовало то, каким образом его жена воспримет озвученные правила, ведь все, что требовалось от нее – это их неукоснительное соблюдение.

– И сразу же после ужина вам придется отправиться в свою спальню, где вы будете находиться до тех пор, пока я не позову вас. Помимо всего прочего выходить из комнаты в ночное время не дозволяется.

– Я услышала все сказанное вами, но посмею предположить, что… – девушка даже смиренно потупила взор, но голос ее звучал четко и спокойно, – моя мать немного ошиблась в выборе моего подвенечного платья. Мне больше к лицу был бы сейчас наряд рабыни, – старик резко вскинул на нее ошарашенный взгляд, но Илинка не смотрела на него. – Вы мой супруг или надзиратель? Я проявлю уважение к вашим правилам, но разве я пленница в вашем замке, совершенно не похожем на место, которое я смогла бы назвать домом? Прошу прощения… – она отступила назад, когда старик вдруг поднялся, оскорбленный поведением супруги. Ее темный взгляд схлестнулся с его разъяренным. Дурак бы не понял того, на что намекала эта дерзкая девчонка, скрывавшая острый язык за напускной маской смирения. Ноздри мужчины широко раздувались, а взгляд, пожалуй, впервые за время беседы отражал хотя бы какие-то эмоции. Бужор походил на коршуна:

– За вашу дерзость я могу позволить себе лишить вас большего, нежели то, о чем мы сейчас говорили, – он зашипел, угрожающе глядя в лицо той, что осмелилась оскорбить его своей непокорностью, – но вскоре вы поймете, что в моем доме лучше знать меньше, ложиться раньше, а спать крепче.

– Я и не думала вам перечить, но…

– На первом этаже кухня и комнаты слуг… – и он вновь прервал ее. Бырцой продолжил рассказывать совсем спокойно и беспечно, будто бы в нем не было ярости секунду назад. Илинка ощутила, как волна негодования сменялась презрением, зарождавшимся где-то в самом сердце. – А чердак и подвал не место для такой доамны, как вы. Надеюсь, мы поняли друг друга? За соблюдением правил Марку будет неотрывно следить, но будьте уверены, все это – для вашей безопасности. Можете идти.

Бужор отвернулся от девушки, когда та на секунду опустилась в поклоне и, не удостаивая более своего супруга взглядом, направилась к дверям. Она едва сдерживала дрожь от неприязни, испытываемой рядом с этим мужчиной. Илинка вышла в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и, задержав дыхание, попыталась дождаться, когда же сердце вновь забьется в нормальном ритме. Это был их первый состоявшийся разговор. Первый из тысячи? А может, и вовсе первый и единственный. О степени безумства Бужора Бырцоя девушка по-прежнему не бралась судить, но твердо поняла только одно – любое чувство страха перед ним всегда будет затмеваться самым ярым и искренним отвращением.

* * *

Пожилая Нана была, пожалуй, самой преданной прислужницей у Бырцоев. Никакие случавшиеся беды и трагедии с жителями дома не смогли заставить ее отвернуться от членов этой семьи. Она начинала трудиться, будучи еще совсем маленькой девочкой одиннадцати лет, и верой и правдой исправно служила еще матери господина Бужора, пока та не скончалась в преклонных годах после тяжелой болезни. Нана взрослела, усердно работала и позже была назначена главной кухаркой в доме, какую должность и занимала по сей день вот уже третий десяток лет. Вместе с хозяевами она переживала потери и несчастья, но считала своим долгом оставаться здесь до конца дней. Не потому что не видела себе иной судьбы, а потому что имела доброе и благодушное сердце и всегда жалела как хозяина, так и рано почивших его первую жену и сына.

Но кухарка, как и многие другие, замечала за Бужором разные причуды, о каких любили тайно судачить в городе. И пусть Нана всегда старалась пресекать подобные сплетни среди крестьян, беспокойство жило и в ее сердце. Она была свидетелем тому, как страшно мучился Бужор после беды, случившейся в его семье. Ведь с тех пор вопросов оставалось в разы больше чем ответов. Хозяин почти все свое время проводил в подвалах огромного замка, и никто из слуг понятия не имел, чем он мог там заниматься. Бужор не покидал подземелий сутками, и Нане доводилось часто ругать наглых прислужников, шутивших о том, что вот так помрет их хозяин, а узнать они об этом не узнают и даже не найдут его. Но она не желала Бырцою зла. Не так давно, всего пару лет назад, старик попытался жениться вновь после того, как много лет назад овдовел. Может, он просто искал покоя для своей мятежной души? Вот только, когда вторая супруга и вовсе пропала через три месяца после свадьбы, нелюдимость и отчужденность Бужора от мира стали еще более очевидными. Но вскоре… Он задался новой целью – жениться опять. И когда это свершилось и в дом прибыла его третья, совсем молодая жена, Нана не понимала целей, какие преследовал ее хозяин. Но перечить и расспрашивать не бралась, в душе жалея несчастную девушку, которой предстояла не самая счастливая семейная жизнь. Прошло несколько дней, а Илинку Нана еще не видела, поэтому была радостно удивлена, когда доамна зашла на кухню сама. Кухарка с добродушной улыбкой присела в поклоне перед хозяйкой, отметив про себя, что старик в этот раз превзошел всевозможные ожидания – девушка была очень молода и весьма недурна собой:

– Доброго вечера, доамна. Мое имя Нана, я рада буду служить вам. Чего изволите? – женщина выпрямилась, вытирая мокрые после мытья посуды ладони о фартук. – У нас есть самый лучший травяной чай, я завариваю отличные коренья от простуды. На улице такая непогода, – она покачала головой, все еще улыбаясь. – Только хвори вам не хватало. Я видела издали, как вы приехали к нам… От той грозы ваше платье совсем было испорчено.

Но Илинка, вежливо улыбнувшись в ответ доброжелательной женщине, отрицательно покачала головой и присела за кухонный стол. Кухарка вновь бросила на девушку заинтересованный взгляд и замерла, ожидая распоряжений. Расправив подол черного атласного платья, Илинка выпрямилась, обращая свой взор на Нану:

– Нет, благодарю вас. Я не голодна, хотя не могу не признать, что запах свежеиспеченных булочек меня соблазнил, и я решила заглянуть на кухню, – на этот раз в улыбке дрогнули уголки ее губ.

– О, тогда вы как раз вовремя, у меня булочки вот только из печи, попробуйте их, обязательно попробуйте! – и когда кухарка засуетилась, наливая чай и подавая выпечку, Илинка потрогала свой туго затянутый корсет, задумываясь, сможет ли вообще проглотить хоть кусочек. Причиной отсутствия аппетита, впрочем, являлось не только платье, но еще и те мысли, которые по-прежнему шумно кружили в ее голове. Расспрашивать кого-либо о чем-либо девушка никогда не имела привычки, но на этот раз удержаться было трудно:

– Нана… Не сочтите мой вопрос любопытством, но… Сколько вы уже служите в этом доме?

Женщина ответила на ее вопрос улыбкой:

– И много ли хозяек у вас сменилось за это время?

Нана усмехнулась, услышав вопрос, но он был очевиден. Бедная девочка желала хоть что-то знать о том месте и людях, куда попала:

– Господин Бужор был женат до вас дважды, доамна. Наверное, вы уже наслышаны о трагической потере его первой жены и сына. Это была тяжелая утрата, с которой наш господин едва ли справился. О нем говорят многое в городе… – она ступила ближе к девушке, внимательно слушавшей ее, но рядом присесть не посмела. – Но я бы могла ответить вам так: домнул Бужор не плохой человек, и нрав у него тяжелый только потому, что он был отравлен горем. Вы ведь сегодня… Имели беседу с ним, верно? Простите мне мою бестактность… – кухарка вдруг отвернулась, укорив себя за такое непочтение к госпоже.

– Да, он только что рассказал мне о том, что в этом доме и шага нельзя ступить без сопровождения, а уж за его стены дозволено выходить только вместе с огромнейшей свитой… – Илинка отпила чаю и сдержанно продолжила. – Замок очень большой и красивый. Наверное, здесь и правда можно заблудиться. Я просто не ожидала, что все здесь настолько… – тронула свои губы, задумавшись. – Настолько…

Отсутствует

Островский Александр Николаевич (1823 – 1886) – русский драматург, чьё творчество заложило основы национального репертуара русского театра. В пьесах А. Н. Островского запечатлен колорит русской жизни во всем многообразии характеров и судеб. На диске представлены две наиболее значимые в творчестве …

Еврипид Драматургия Отсутствует

«Алькеста» – трагедия великого древнегреческого драматурга Еврипида (480 – 406 до н. э.).*** Царица Алькеста соглашается отправиться в Царство мёртвых вместо своего мужа. Ее жертвой восхищается сам бог Аполлон, который вступает в бой с Демоном смерти, чтобы вернуть ей жизнь… Другими произведениям…

Уильям Шекспир Драматургия

Самая знаменитая трагедия Шекспира о любви. Между знатными веронскими семействами Монтекки и Капулетти идет давняя вражда. Однако дети их не пали жертвой ненависти и кровожадности. Юный Ромео Монтекки влюбляется в прекрасную Джульетту Капулетти, и их чувство, словно хрупкий цветок, раскрывается на …

Тирсо Молина Драматургия Библиотека драматургии Агентства ФТМ

«Вот Сеговийский мост пред нами, А там, за ним, уже Мадрид. Пора забыть Вальядолид С его зелеными садами, И Эсполон, и улиц вязь, Галеры на Эсгеве синей, Что прочь несет в своей стремнине Всю накипь города и грязь. Ее заботливые воды Бессонно чистоту блюдут: Так инквизиционный суд От при…

Екатерина Бронникова Драматургия Библиотека драматургии Агентства ФТМ

Главные героини пьесы, Лида и Альбина, сидят в полупустой квартире и разговаривают. Выясняется, что Альбина увела мужа Лиды и теперь ей от этого не по себе. Чтобы хоть как-то загладить свою вину, девушка вызвала Лиде стриптизера, который вскоре и появляется. Танцы постепенно перетекают в беседы о с…

Джуди Кёртин Детская проза Моя подруга Элис

Каникулы во Франции – что может быть круче? Особенно если ты едешь с лучшей подругой, которая знает всего пару слов по-французски («торт» и «замок»). Правда, не исключено, что одно из них тебе уж точно пригодится, чтобы очаровать сногсшибательного француза. Ни Мэган, ни Элис не подозревали, что путе…

Элис Манро Современная зарубежная литература Азбука Premium

Элис Манро давно называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. В тринадцати рассказах сборника Манро «Давно хотела тебе сказать» события дня сегодняшнего часто связ…

Григорий Горин Драматургия Библиотека драматургии Агентства ФТМ

В название вынесены фамилии двух персонажей знаменитой пьесы «Лес» Островского. В пьесе самым абсурдным образом переплетаются театр и реальность, сыгранное и действительное. Два актёра, трагик и комик, то являются самими собой, то обращаются в один из своих образов. В пьесе много абсурдного. К прим…

Джуди Кёртин Детская проза Моя подруга Элис

Мэган надеялась, что классно проведет каникулы в летнем лагере со своей лучшей подругой Элис, но она страшно ошибалась. Элис не только придумала отчаянный план побега из лагеря, но и подружилась с Хейзел – задавакой и нахалкой, готовой на все, лишь бы разлучить подруг. Мэган замечает, что не узнает …

Григорий Горин Драматургия Библиотека драматургии Агентства ФТМ

Центральным образом в этой пьесе является Эдмунд Кин. Легендарный актёр, участник многих скандалов, он не раз становился героем как в литературе, так и в кино. Григорий Горин предлагает немного свой, как всегда ироничный взгляд на великого актёра. Кин в пьесе, это театр воплощённый в одной личности…

Ульяна Гицарева Драматургия Библиотека драматургии Агентства ФТМ

Основанная на четырех реальных уголовных делах, эта пьеса представляет нам взгляд на контекст преступлений в провинции. Персонажи не бандиты и, зачастую, вполне себе типичны. Если мы их не встречали, то легко можем их представить. И мотивации их крайне просты и понятны. Здесь искорёженный войной аф…

Мой дорогой демон

Эвелин и Элис Дейл

Дизайнер обложки Алиса Евгеньевна Григорьева

© Эвелин и Элис Дейл, 2017

© Алиса Евгеньевна Григорьева, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-4112-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В этот вечер в городе Брашове, располагавшемся в центральной части Румынии, разразилась такая гроза, какой не было несколько последних лет. Темное небо, затянутое низкими черными тучами, прорезали всполохи молний. Гром гремел до того пугающе, что даже дворовые собаки искали спасения от стихии под лестницами пабов и навесами невысоких жилых домов. Природа бушевала который час, затапливая холодным дождем булыжные мостовые.

Ливень все не прекращался. Людям только и оставалось, что молить бога о том, чтобы ущерб от насланного на них испытания был не слишком велик. А некоторые суеверные старики и старухи даже стали полагать, что настал конец света. Но, может быть, для кого-то этот вечер и являлся воплощением самых ужасных бед.

Сквозь бушующую стихию к выезду из города медленно продвигалась маленькая черная карета. Она увязала в грязи и почти утопала в мутных водах, размывавших сельские дороги. Судя по гербу, располагавшемуся на ее дверях, можно было предположить, что она принадлежит не бедному роду. Но обшарпанная облицовка и покосившиеся от долгой службы колеса говорили о том, что хозяину давно бы не помешало позаботиться о своем транспорте. Вот только возможностей на это у владельцев было недостаточно. Принадлежала карета коренному дворянскому роду Прутяну, увы, давно обедневшему. В нынешние времена семья состояла лишь из матери и дочери. Последняя и находилась сейчас внутри экипажа. Илинка зябко куталась в промокший плащ, вжимаясь в самый угол, дабы хоть немного отодвинуться от окна. Но ее все равно нещадно заливало холодным дождем. Весь подол белого платья был изрядно испачкан, но девушка была расстроена вовсе не этим. В ее темных, почти черных глазах было выражение тусклой отрешенности, а на пушистых, дугой изогнутых ресницах блестели капельки влаги. То был не дождь, а высыхающие слезы.

Ее тонкие губы были крепко сжаты, словно она пыталась совладать с собой. Девушка не была первой красавицей, но в ее внешности было нечто такое, отчего, увидев хоть раз, забыть Илинку уже было трудно. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы контрастировали с ее белой, алебастровой кожей, гладкой, как самый тонкий шелк. Ей был двадцать один год. Она выросла в дворянской семье, обедневшей после смерти отца. Ее мать, Анка Прутяну, уповала на то, что благодаря удачному замужеству дочери их род смог бы вернуть себе былое процветание. Далеко идущие планы Анки почти осуществились. Этим вечером вершилась судьба ее Илинки, которая должна была стать женой человека, способного навсегда избавить их благородную семью от бедности.

Девушка не воодушевлялась уготованной ей судьбой, но перечить матери не могла. Хотя Илинка и являлась девушкой далеко не робкой, а скорее решительной, всегда имевшей свое мнение, но не смела пойти наперекор матери, ведь несчастная доамна1 Прутяну так свято лелеяла мечту о воскрешении их рода. Илинка не считала себя страдалицей, принесенной в жертву материнским надеждам, но еще не осознала всего происходившего с ней. Илинка росла избалованным ребенком, не знавшим отказа в любых капризах, получала надлежащее образование, и все предметы туалета были у нее по последней моде. Все изменилось со смертью отца, скончавшегося от чахотки пять лет назад. Без должного управления его ремесленное дело по изготовлению прекрасных багетов ручной работы быстро прогорело. Мать и дочь остались еле-еле сводить концы с концами. Известная некогда фамилия спасала их от нищеты, как и добрые люди, готовые оказать поддержку несчастным женщинам. Но, наконец, случилось то, что позволило доамне Анке Прутяну восхвалить бога за посланную надежду на спасение.

К ее драгоценной дочери посватался первый жених, на котором взволнованная мать и остановила свой выбор. Претендентом был богатый и властный мужчина. Годившийся Илинке в деды, господин Бужор Бырцой выразил вдове свое почтение и страстное желание стать законным супругом прекрасной девушки. Разумеется, весь Брашов знал о трагедии его семьи, случившейся много лет назад. Владелец большого замка немного, как говорили, сошел с ума. После гибели его жены и юного сына, Бужор, и без того весьма необщительный и замкнутый в себе человек, стал и вовсе нелюдим. Когда он отдал управление всеми делами поверенным и продал большую часть земель на другом конце города, то совсем перестал выходить из дома. При нем осталось немного слуг. Слухи ходили разные… Его стали побаиваться, обходить стороной владения, ведь слышали, что стареющий Бужор творит там совсем не объяснимые людскому уму вещи.

И когда однажды он возник на пороге дома Прутяну, Анка, совсем растерявшись, не сразу признала его. Осунувшийся, со впалыми щеками и заострившимся орлиным носом, глубоко посаженными, взирающими исподлобья тусклыми глазами, господин Бырцой мало напоминал того всесильного и властного мужчину, каким некогда являлся. Годов ему было за шестьдесят. Но так как в карманах его не убавилось золота, воля матери пала под натиском скупых комплиментов о том, что прекраснее ее дочери он не видывал домнишоары2. Сомнения Анки были недолгими. Она молила Господа простить ее скорое решение, так как оно было во благо их семьи. И, в конце концов, мать получила зарок, что будет находиться, как и дочь, на содержании у милостивого господина Бырцоя. Он обещал щедро покрыть все их долги, и доамна Прутяну дала согласие на его брак с Илинкой. Свадьба не должна была быть пышной, чтобы местные горожане не судачили о неравном браке. Потому в этот злосчастный непогожий вечер, со слезами на глазах, растроганная мать проводила свое дитя до кареты, отдав ее во власть будущему мужу.

Облаченная в материнское атласное свадебное платье, Илинка выглядела довольно смиренной. Но в душе у нее бушевала буря не меньше свирепствующей над городом и его окрестностями. Будучи сдержанной и рассудительной, девушка старалась всему находить разумное объяснение. И если сейчас бедная мать выбрала ей такую судьбу, то, может, она сама рано или поздно сможет ее изменить? Многие ее подруги уже давно связали себя узами брака с нелюбимыми мужчинами, потому для нее не было чем-то богохульным выходить замуж не по любви. Несмотря на то, что, перечитав десятки дамских романов о великом чувстве, сама она еще ни разу не была влюблена.

Наконец, карета остановилась. Но в темноте наступившей ночи и царившей непогоды девушка не разглядела, куда прибыла. От одной мысли, что ей придется вновь оказаться под холодным дождем, она поежилась. Через несколько мгновений дверь ее экипажа распахнулась, и кучер господина Бырцоя подал ей руку, помогая выйти. Натянув капюшон, Илинка выскользнула на улицу. Девушка быстро пробежала по размытой ливнем узкой дорожке, ведущей к церкви, и замерла на пороге. Двери были приоткрыты, изнутри повеяло уютным теплом и запахом растаявшего воска и ладана. Она зашла внутрь. Церковь святого Гэврила знали в округе все, вот только от старости местное убранство уже обветшало. Теперь в ней редко совершались таинства обряда бракосочетания или крещения. Зачастую здесь отпевали покойников, но девушка была не из тех, кто боялся суеверий или страшился проклятий. Илинка всегда считала – бояться нужно живых, только они могут причинить истинную боль.

Девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, когда из полумрака к ней выступил будущий супруг. Бросив мимолетный взгляд на его лицо, невеста ощутила, как по позвоночнику пробежала липкая дрожь ужаса. «Он станет моим мужем? О боже…» Бужор протянул ей свою высохшую, жилистую ладонь и тихо произнес сиплым голосом, больше похожим на замогильное дыхание тех, кто отправлялся из стен этой церкви в последний путь на кладбище:

– Доброго вечера. Я рад, что вы не заставили долго ждать себя. Оставьте ваш плащ, он вымок до нитки. И идемте же… Скорее.

Жених оказался немногословен. Девушка скинула на руки кучера плащ, оставшись в подвенечном платье, испорченном дождем. Илинка ступила следом за своим будущим мужем к алтарю. Убранство места, которое должно было стать свидетелем соединения их судеб, оставляло желать лучшего. Но девушка не была счастливой невестой, чтобы запомнить этот миг навсегда. Голос священника, произносившего брачные клятвы и благословляющие обеты, звучал уныло и сонно, гулко отражаясь от обветшавших стен старой церкви. Сердце Илинки неистово билось, с каждым ударом прощаясь с прежней жизнью.

И спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Бужор тронул ее дрожащие губы брачным поцелуем, напомнившим ей прощальное касание к мертвецу. Девушка тихо вздохнула, стараясь совладать с собой и не расплакаться. Впереди была еще вся ночь, а может, и вся жизнь, которую ей придется оплакивать неустанно.

Мой дорогой демон

Эвелин и Элис Дейл

В этот вечер в городе Брашове, располагавшемся в центральной части Румынии, разразилась такая гроза, какой не было несколько последних лет. Темное небо, затянутое низкими черными тучами, прорезали всполохи молний. Гром гремел так пугающе, что даже дворовые собаки искали спасения от стихии под лестницами пабов и навесами невысоких жилых домов. Природа бушевала который час, затапливая холодным дождем булыжные мостовые.

Ливень все не прекращался. Людям только и оставалось, что молить бога о том, чтобы ущерб от насланного на них испытания был не слишком велик. А некоторые суеверные старики и старухи даже стали полагать, что настал конец света. Но, может быть, для кого-то этот вечер и являлся воплощением самых ужасных бед.

Сквозь бушующую стихию к выезду из города медленно продвигалась маленькая черная карета. Она увязала в грязи и почти утопала в мутных водах, размывавших сельские дороги. Судя по гербу, располагавшемуся на ее дверях, можно было предположить, что она принадлежит не бедному роду. Но обшарпанная облицовка и покосившиеся от долгой службы колеса говорили о том, что хозяину давно бы не помешало позаботиться о своем транспорте. Вот только возможностей на это у владельцев было недостаточно. Принадлежала карета коренному дворянскому роду Прутяну, увы, давно обедневшему. В нынешние времена семья состояла лишь из матери и дочери. Последняя и находилась сейчас внутри экипажа. Илинка зябко куталась в промокший плащ, вжимаясь в самый угол, дабы хоть немного отодвинуться от окна. Но ее все равно нещадно заливало холодным дождем. Весь подол белого платья был изрядно испачкан, но девушка была расстроена вовсе не этим. В ее темных, почти черных глазах было выражение тусклой отрешенности, а на пушистых, дугой изогнутых ресницах блестели капельки влаги. То был не дождь, а высыхающие слезы.

Ее тонкие губы были крепко сжаты, словно она пыталась совладать с собой. Девушка не была первой красавицей, но в ее внешности было нечто такое, отчего, увидев хоть раз, забыть Илинку уже было трудно. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы контрастировали с ее белой, алебастровой кожей, гладкой, как самый тонкий шелк. Ей был двадцать один год. Она выросла в дворянской семье, обедневшей после смерти отца. Ее мать, Анка Прутяну, уповала на то, что благодаря удачному замужеству дочери их род смог бы вернуть себе былое процветание. Далеко идущие планы Анки почти осуществились. Этим вечером вершилась судьба ее Илинки, которая должна была стать женой человека, способного навсегда избавить их благородную семью от бедности.

Девушка не воодушевлялась уготованной ей судьбой, но перечить матери не могла. Хотя Илинка и являлась девушкой далеко не робкой, а скорее решительной, всегда имевшей свое мнение, но не смела пойти наперекор матери, ведь несчастная доамна Прутяну так свято лелеяла мечту о воскрешении их рода. Илинка не считала себя страдалицей, принесенной в жертву материнским надеждам, но еще не осознала всего происходившего с ней. Илинка росла избалованным ребенком, не знавшим отказа в любых капризах, получала надлежащее образование, и все предметы туалета были у нее по последней моде. Все изменилось со смертью отца, скончавшегося от чахотки пять лет назад. Без должного управления его ремесленное дело по изготовлению прекрасных багетов ручной работы быстро прогорело. Мать и дочь остались еле-еле сводить концы с концами. Известная некогда фамилия спасала их от нищеты, как и добрые люди, готовые оказать поддержку несчастным женщинам. Но, наконец, случилось то, что позволило доамне Анке Прутяну восхвалить бога за посланную надежду на спасение.

К ее драгоценной дочери посватался первый жених, на котором взволнованная мать и остановила свой выбор. Претендентом был богатый и властный мужчина. Годившийся Илинке в деды, господин Бужор Бырцой выразил вдове свое почтение и страстное желание стать законным супругом прекрасной девушки. Разумеется, весь Брашов знал о трагедии его семьи, случившейся много лет назад. Владелец большого замка немного, как говорили, сошел с ума. После гибели его жены и юного сына, Бужор, и без того весьма необщительный и замкнутый в себе человек, стал и вовсе нелюдим. Когда он отдал управление всеми делами поверенным и продал большую часть земель на другом конце города, то совсем перестал выходить из дома. При нем осталось немного слуг. Слухи ходили разные… Его стали побаиваться, обходить стороной владения, ведь слышали, что стареющий Бужор творит там совсем не объяснимые людскому уму вещи.

И когда однажды он возник на пороге дома Прутяну, Анка, совсем растерявшись, не сразу признала его. Осунувшийся, со впалыми щеками и заострившимся орлиным носом, глубоко посаженными, взирающими исподлобья тусклыми глазами, господин Бырцой мало напоминал того всесильного и властного мужчину, каким некогда являлся. Годов ему было за шестьдесят. Но так как в карманах его не убавилось золота, воля матери пала под натиском скупых комплиментов о том, что прекраснее ее дочери он не видывал домнишоары . Сомнения Анки были недолгими. Она молила Господа простить ее скорое решение, так как оно было во благо их семьи. И, в конце концов, мать получила зарок, что будет находиться, как и дочь, на содержании у милостивого господина Бырцоя. Он обещал щедро покрыть все их долги, и доамна Прутяну дала согласие на его брак с Илинкой. Свадьба не должна была быть пышной, чтобы местные горожане не судачили о неравном браке. Потому в этот злосчастный непогожий вечер, со слезами на глазах, растроганная мать проводила свое дитя до кареты, отдав ее во власть будущему мужу.

Облаченная в материнское атласное свадебное платье, Илинка выглядела довольно смиренной. Но в душе у нее бушевала буря не меньше свирепствующей над городом и его окрестностями. Будучи сдержанной и рассудительной, девушка старалась всему находить разумное объяснение. И если сейчас бедная мать выбрала ей такую судьбу, то, может, она сама рано или поздно сможет ее изменить? Многие ее подруги уже давно связали себя узами брака с нелюбимыми мужчинами, потому для нее не было чем-то богохульным выходить замуж не по любви. Несмотря на то, что, перечитав десятки дамских романов о великом чувстве, сама она еще ни разу не была влюблена.

Наконец, карета остановилась. Но в темноте наступившей ночи и царившей непогоды девушка не разглядела, куда прибыла. От одной мысли, что ей придется вновь оказаться под холодным дождем, она поежилась. Через несколько мгновений дверь ее экипажа распахнулась, и кучер господина Бырцоя подал ей руку, помогая выйти. Натянув капюшон, Илинка выскользнула на улицу. Девушка быстро пробежала по размытой ливнем узкой дорожке, ведущей к церкви, и замерла на пороге. Двери были приоткрыты, изнутри повеяло уютным теплом и запахом растаявшего воска и ладана. Она зашла внутрь. Церковь святого Гэврила знали в округе все, вот только от старости местное убранство уже обветшало. Теперь в ней редко совершались таинства обряда бракосочетания или крещения. Зачастую здесь отпевали покойников, но девушка была не из тех, кто боялся суеверий или страшился проклятий. Илинка всегда считала – бояться нужно живых, только они могут причинить истинную боль.

Девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, когда из полумрака к ней выступил будущий супруг. Бросив мимолетный взгляд на его лицо, невеста ощутила, как по позвоночнику пробежала липкая дрожь ужаса. «Он станет моим мужем? О боже…» Бужор протянул ей свою высохшую, жилистую ладонь и тихо произнес сиплым голосом, больше похожим на замогильное дыхание тех, кто отправлялся из стен этой церкви в последний путь на кладбище:

– Доброго вечера. Я рад, что вы не заставили долго ждать себя. Оставьте ваш плащ, он вымок до нитки. И идемте же… Скорее.

Жених оказался немногословен. Девушка скинула на руки кучера плащ, оставшись в подвенечном платье, испорченном дождем. Илинка ступила следом за своим будущим мужем к алтарю. Убранство места, которое должно было стать свидетелем соединения их судеб, оставляло желать лучшего. Но девушка не была счастливой невестой, чтобы запомнить этот миг навсегда. Голос священника, произносившего брачные клятвы и благословляющие обеты, звучал уныло и сонно, гулко отражаясь от обветшавших стен старой церкви. Сердце Илинки неистово билось, с каждым ударом прощаясь с прежней жизнью.

И спустя несколько минут, показавшихся вечностью, Бужор тронул ее дрожащие губы брачным поцелуем, напомнившим ей прощальное касание к мертвецу. Девушка тихо вздохнула, стараясь совладать с собой и не расплакаться. Впереди была еще вся ночь, а может, и вся жизнь, которую ей придется оплакивать неустанно.

Меньше чем через полчаса карета Бырцоев покатила в сторону фамильного замка в сопровождении нескончаемой грозы.

С венчания Бужора и Илинки прошло три дня, и они стали настоящей вечностью для девушки. Новоиспеченный супруг ни разу и не заговорил с Илинкой за все это время, а брачная ночь не настала. Девушка с опасением ждала ее до рассвета, не смыкая глаз, но Бужор так и не пришел – ни в первую ночь, ни в последующие. Илинка сама не горела желанием отдаваться престарелому мужу, хотя и полагала, что этого ей все равно рано или поздно не избежать. В книгах, что девушка некогда прочла, происходившее действо между супругами в первую ночь после свадьбы представлялось ей неким священным таинством. Но ее супруг не был мужчиной ее мечты, поэтому Илинка не грезила принадлежать ему. Оказавшись в чужом огромном доме, пусть и наполненном десятками слуг, молодая жена лишь иногда покидала свою спальню. Замок, где теперь она стала хозяйкой, был старинным, величественным и мрачным. Опасным… На каждом окне располагались массивные кованные решетки, всем видом дающие понять, что призваны не защищать от непрошенных гостей, а препятствовать обитателям покидать его территорию. Фасад замка, увитый плющом, представлял собой кладку безликих серых камней, поросших мхом. В длинных и глухих коридорах легко можно было заблудиться, среди бесчисленного множества дверей, за которыми располагались пустые комнаты. Два крыла замка соединял большой зал с камином, который хозяин приказывал растапливать очень редко, и поэтому внутри дома всегда веяло холодом. Девушка провела в новом жилище еще слишком мало времени, чтобы привыкнуть к нему. В нужное время она появлялась в столовой, а по вечерам принимала горячую ванну в обществе молчаливых служанок, которые искоса бросали взгляды на новую госпожу.

Илинка не была слезливой, не падала в обмороки и театрально не заламывала руки в надежде на спасение. Она не проливала ночами горьких слез о своей несчастной судьбе, так как не готова была провести в заточении годы, когда мир так не познан вокруг. И, несмотря на ту роль, которую ей в этот раз выбрала мать, девушка верила, что впереди была еще вся жизнь, чтобы успеть сменить декорации.

Новый день, казалось, не имел конца. Еще на рассвете Бужор расположился в своем кабинете и погрузился в чтение старинных фолиантов, имевшихся у него в избытке. Шел двадцатый час суток, только для старика не имело значения, скрылось ли солнце за горизонтом или, может, вновь уже встало. Бырцоя не интересовало течение времени, он относился к нему довольно пренебрежительно – ведь что есть мгновение? Всего лишь песчинка в огромной пустыне, конца которой нигде не существовало.

Старик утомленно выдохнул, потирая переносицу в попытке сосредоточиться на буквах, которые уже плыли перед его глазами. Сколько же времени он провел над этой книгой сегодня? Бужор откинулся в кресле, расслабленно запрокинув голову назад, и закрыл глаза.

Усталость растекалась по телу предательским ядом. Но за последние пятнадцать лет мужчина научился контролировать как разум, так и свое тело, и проклинал дьявола, искушавшего его на отдых. За всю свою долгую жизнь старик прекрасно сумел уяснить единственно важную истину – бездельничает только глупец, смирившийся с тем, что однажды его бренное тело будет сброшено в хладную могилу, а на похоронах пара-тройка отъявленных лицемеров прольет скупую слезу, сетуя о такой большой потере в их жизни. Тонкие, испещренные морщинами губы Бужора изогнулись в кривой усмешке, отчего его и без того старое лицо стало выглядеть еще более безобразным. Сколькие похороны он посетил, скольких страдальцев видел? В искренность скольких верил? В свои шестьдесят пять лет Бужор Бырцой имел за плечами три брака, в последний из которых он вступил всего несколько дней назад. Некогда разбитый гибелью своего сына, а в дальнейшем и смертью своей первой жены, Бужор не сумел справиться с тяжелой утратой и на долгие годы заперся в своем огромном замке, потеряв какую-либо связь с окружавшим его миром. Именно тогда ему довелось узнать, какова цена человеческой искренности. Немногочисленные слуги неустанно обсуждали между собой безумие хозяина – некоторые сами пытались сбежать со службы, но, как бесчестных рабов, их ловили и все равно наказывали. Многие крестьяне воодушевлялись грядущей независимостью, поддаваясь волнениям, что творились в стране после только завершившейся русско-турецкой войны. Рабы вдруг поверили в свое право на свободу тела и души и даже пытались бороться за него, но их действия так и не увенчались успехом. Самым верным же слугам Бырцоя оставалось продолжать свой труд на прежнем месте и с хозяином переживать самые страшные времена. Но были ли они истинно преданы ему? Раз за разом перетиравшие старику кости слуги молились богу в надежде, что вскоре все их беды кончатся и над их жилищем вновь засияет солнце. И неважно, что бы привело к такой удачной развязке. Даже если бы то была смерть их хозяина, они бы обрадовались справедливости Господней, а после, как самые набожные во всем Брашове крестьяне, поставили бы ему свечку за упокой. Но годы шли… А тучи изредка расходились над домом Бырцоя, обрекая на безрадостную участь всех тех, кто некогда свято верил в то, что переживет проклятого старика. А все потому, что он сам четко знал, что никому из них никогда не доведется узреть его гибель. Никогда.

Бужор недовольно поморщился, когда раздавшийся стук в дверь отозвался в его больной голове оглушающим боем. Мужчина выпрямился, устремив взгляд к дверям, когда те со скрипом распахнулись. Он ждал этого момента – пришло время, наконец, позволить супруге поближе познакомиться с тем, кто одарил ее кровом, богатством и статусом. Ведь отныне старику была отдана ее жизнь перед лицом бога и его свидетелями. Бужор не владел ее душой, но желал бы владеть телом, вот только не мог пока что себе этого позволить, потому, как ее невинность была для него слишком ценна. Время еще не пришло.

– Вы пожелали меня видеть, домнул ? – Илинка ступила на старый паркет и с одобрения мужа вошла в комнату.

Она равнодушно посмотрела в глаза Бырцоя, прежде чем окинуть взглядом убранство кабинета, невольно отметив его противоречивую роскошь и непривлекательность. Впрочем, весь замок с первого дня ее пребывания здесь показался девушке неприятным, под стать его хозяину. Бужор коротко кивнул вошедшей девушке, молча поднявшись из-за стола, и неспешно ступил навстречу:

– Наконец-то нам удалось встретиться. Моя работа отнимает большую часть свободного времени, – он холодно улыбнулся ей уголками губ. Девушка продолжала стоять неподвижно, настороженно наблюдая за тем, как старик все ближе подходил к ней. Она перехватила его изучающий взгляд, ответив ему довольно равнодушным. А ведь он был ее супругом… Это никак не укладывалось в голове Илинки, когда ей даже смотреть на этого пожилого человека было неприятно:

– У вас крайне уютный замок, и такой огромный, наверное, здесь даже можно потеряться.

– Я хотел бы кое-что прояснить, – Бырцой прервал ее, чуть повысив голос. Илинка замолчала, с неким удивлением взглянув на Бужора. – Это касается правил поведения в моем доме. Ведь за этим я позвал вас сюда. Теперь вы, как моя супруга, обязаны неукоснительно следовать моим рекомендациям, дабы исключить неприятные ситуации, которые могут случиться вследствие вашего недопонимания. Как вам ваша спальня? Удобная?

– Вполне, – Илинка подавила усмешку, пытаясь скрыть замешательство, в какое ее вверг мужчина, – но…

– В этом доме сначала говорю я, а затем внимательно выслушаю все то, что вы пожелаете сказать, моя драгоценная супруга, – старик заложил руки за спину и замер в шаге от нее, всем своим видом походя на хищника, выхватившего в кои-то веки достойную добычу.

От его потертого сюртука, местами и вовсе проеденного молью, пахло жженым воском, табаком и тлеющей тканью. Кажется, именно так пахнет старость? Но при его денежном состоянии отчего же не баловать себя хотя бы дорогой одеждой? Илинка уже успела понять за эти пустые и тусклые дни, проведенные в доме своего супруга, что он был не из тех, кто тратил золото для удовлетворения своих прихотей. Илинка сглотнула, почувствовав, как учащенно забилось сердце, отзываясь беспокойством во всем теле. От Бужора не укрылось ее волнение, и, выдержав паузу, с удовлетворением вбирая в себя частое дыхание девушки, он продолжил:

– Отныне мой дом – это ваш дом, Илинка, и я очень надеюсь, что в будущем вы ощутите всю прелесть сего места. В замке пять этажей…

Бужор, наконец, отступил от нее, возвращаясь к своему столу, и девушка вздохнула свободнее. Старик вновь расположился в кресле и принялся набивать табаком трубку, а его супруга поморщилась от желания скорее завершить эту встречу. А Бырцой уже вновь созерцал корешки толстых томов многочисленных книг. Он принялся перебирать страницы тонкими, некрасивыми пальцами, кожа на которых была сухой и потрескавшейся. Хозяин задержал внимание на одной главе, той самой, в которой заключался смысл всей его жизни. «Илинка рядом… Та самая, что родилась в священный день…» Бужор резко захлопнул книгу, обратив лицо к жене, вдруг решившейся подойти к его столу. Он, словно очнувшись ото сна, встрепенулся, совсем позабыв о том, что прежде говорил. Его взгляд забегал, а голос стал более тихим и хриплым, когда, затянувшись трубкой, старик снова завел заунывные речи:

– Напротив вашей спальни располагается моя. Следом за ней идут гостевые комнаты, далее, как вы уже могли заметить, мой кабинет, куда никому не дозволено заходить без моего разрешения. Все книги, что вы видите здесь, нельзя трогать, но в вашем распоряжении находится великолепная библиотека, некогда собранная мной. Великие произведения, самое подходящее чтение для вас – это первая дверь от лестницы у входа. В те дни, когда мне будет необходимо отлучиться, роль хозяина в замке выполняет мой управляющий Марку. Если возникнут проблемы, то он поможет вам. В иное время вы можете полностью рассчитывать на меня. Обо всех выездах с территории будьте любезны докладывать мне лично, а если дело не терпит отлагательств, что же… – он с деланным сожалением вздохнул, обратив внимание на всю безысходность таковой ситуации, – вам придется подождать.

Напряженно слушая его, Илинка невольно передернула плечами от того, что каждое сказанное супругом слово походило на речи священника, продолжавшего оплакивать ее сломленную молодость. Однако Бужора явно не интересовало то, каким образом его жена воспримет озвученные правила, ведь все, что требовалось от нее – это их неукоснительное соблюдение.

– И сразу же после ужина вам придется отправиться в свою спальню, где вы будете находиться до тех пор, пока я не позову вас. Помимо всего прочего выходить из комнаты в ночное время не дозволяется.

– Я услышала все сказанное вами, но посмею предположить, что… – девушка даже смиренно потупила взор, но голос ее звучал четко и спокойно, – моя мать немного ошиблась в выборе моего подвенечного платья. Мне больше к лицу был бы сейчас наряд рабыни, – старик резко вскинул на нее ошарашенный взгляд, но Илинка не смотрела на него. – Вы мой супруг или надзиратель? Я проявлю уважение к вашим правилам, но разве я пленница в вашем замке, совершенно не похожем на место, которое я смогла бы назвать домом? Прошу прощения… – она отступила назад, когда старик вдруг поднялся, оскорбленный поведением супруги. Ее темный взгляд схлестнулся с его разъяренным. Дурак бы не понял того, на что намекала эта дерзкая девчонка, скрывавшая острый язык за напускной маской смирения. Ноздри мужчины широко раздувались, а взгляд, пожалуй, впервые за время беседы отражал хотя бы какие-то эмоции. Бужор походил на коршуна:

– За вашу дерзость я могу позволить себе лишить вас большего, нежели то, о чем мы сейчас говорили, – он зашипел, угрожающе глядя в лицо той, что осмелилась оскорбить его своей непокорностью, – но вскоре вы поймете, что в моем доме лучше знать меньше, ложиться раньше, а спать крепче.

– Я и не думала вам перечить, но…

– На первом этаже кухня и комнаты слуг… – и он вновь прервал ее. Бырцой продолжил рассказывать совсем спокойно и беспечно, будто бы в нем не было ярости секунду назад. Илинка ощутила, как волна негодования сменялась презрением, зарождавшимся где-то в самом сердце. – А чердак и подвал не место для такой доамны, как вы. Надеюсь, мы поняли друг друга? За соблюдением правил Марку будет неотрывно следить, но будьте уверены, все это – для вашей безопасности. Можете идти.

Бужор отвернулся от девушки, когда та на секунду опустилась в поклоне и, не удостаивая более своего супруга взглядом, направилась к дверям. Она едва сдерживала дрожь от неприязни, испытываемой рядом с этим мужчиной. Илинка вышла в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и, задержав дыхание, попыталась дождаться, когда же сердце вновь забьется в нормальном ритме. Это был их первый состоявшийся разговор. Первый из тысячи? А может, и вовсе первый и единственный. О степени безумства Бужора Бырцоя девушка по-прежнему не бралась судить, но твердо поняла только одно – любое чувство страха перед ним всегда будет затмеваться самым ярым и искренним отвращением.

* * *

Пожилая Нана была, пожалуй, самой преданной прислужницей у Бырцоев. Никакие случавшиеся беды и трагедии с жителями дома не смогли заставить ее отвернуться от членов этой семьи. Она начинала трудиться, будучи еще совсем маленькой девочкой одиннадцати лет, и верой и правдой исправно служила еще матери господина Бужора, пока та не скончалась в преклонных годах после тяжелой болезни. Нана взрослела, усердно работала и позже была назначена главной кухаркой в доме, какую должность и занимала по сей день вот уже третий десяток лет. Вместе с хозяевами она переживала потери и несчастья, но считала своим долгом оставаться здесь до конца дней. Не потому что не видела себе иной судьбы, а потому что имела доброе и благодушное сердце и всегда жалела как хозяина, так и рано почивших его первую жену и сына.

Но кухарка, как и многие другие, замечала за Бужором разные причуды, о каких любили тайно судачить в городе. И пусть Нана всегда старалась пресекать подобные сплетни среди крестьян, беспокойство жило и в ее сердце. Она была свидетелем тому, как страшно мучился Бужор после беды, случившейся в его семье. Ведь с тех пор вопросов оставалось в разы больше чем ответов. Хозяин почти все свое время проводил в подвалах огромного замка, и никто из слуг понятия не имел, чем он мог там заниматься. Бужор не покидал подземелий сутками, и Нане доводилось часто ругать наглых прислужников, шутивших о том, что вот так помрет их хозяин, а узнать они об этом не узнают и даже не найдут его. Но она не желала Бырцою зла. Не так давно, всего пару лет назад, старик попытался жениться вновь после того, как много лет назад овдовел. Может, он просто искал покоя для своей мятежной души? Вот только, когда вторая супруга и вовсе пропала через три месяца после свадьбы, нелюдимость и отчужденность Бужора от мира стали еще более очевидными. Но вскоре… Он задался новой целью – жениться опять. И когда это свершилось и в дом прибыла его третья, совсем молодая жена, Нана не понимала целей, какие преследовал ее хозяин. Но перечить и расспрашивать не бралась, в душе жалея несчастную девушку, которой предстояла не самая счастливая семейная жизнь. Прошло несколько дней, а Илинку Нана еще не видела, поэтому была радостно удивлена, когда доамна зашла на кухню сама. Кухарка с добродушной улыбкой присела в поклоне перед хозяйкой, отметив про себя, что старик в этот раз превзошел всевозможные ожидания – девушка была очень молода и весьма недурна собой:

– Доброго вечера, доамна. Мое имя Нана, я рада буду служить вам. Чего изволите? – женщина выпрямилась, вытирая мокрые после мытья посуды ладони о фартук. – У нас есть самый лучший травяной чай, я завариваю отличные коренья от простуды. На улице такая непогода, – она покачала головой, все еще улыбаясь. – Только хвори вам не хватало. Я видела издали, как вы приехали к нам… От той грозы ваше платье совсем было испорчено.

Но Илинка, вежливо улыбнувшись в ответ доброжелательной женщине, отрицательно покачала головой и присела за кухонный стол. Кухарка вновь бросила на девушку заинтересованный взгляд и замерла, ожидая распоряжений. Расправив подол черного атласного платья, Илинка выпрямилась, обращая свой взор на Нану:

– Нет, благодарю вас. Я не голодна, хотя не могу не признать, что запах свежеиспеченных булочек меня соблазнил, и я решила заглянуть на кухню, – на этот раз в улыбке дрогнули уголки ее губ.

– О, тогда вы как раз вовремя, у меня булочки вот только из печи, попробуйте их, обязательно попробуйте! – и когда кухарка засуетилась, наливая чай и подавая выпечку, Илинка потрогала свой туго затянутый корсет, задумываясь, сможет ли вообще проглотить хоть кусочек. Причиной отсутствия аппетита, впрочем, являлось не только платье, но еще и те мысли, которые по-прежнему шумно кружили в ее голове. Расспрашивать кого-либо о чем-либо девушка никогда не имела привычки, но на этот раз удержаться было трудно:

– Нана… Не сочтите мой вопрос любопытством, но… Сколько вы уже служите в этом доме?

Женщина ответила на ее вопрос улыбкой:

– Я работаю здесь сколько себя помню, а это ни много ни мало уже почти… – кухарка задумалась, а потом всплеснула руками, рассмеявшись своему же удивлению. – Пятьдесят лет.

– И много ли хозяек у вас сменилось за это время?

Нана усмехнулась, услышав вопрос, но он был очевиден. Бедная девочка желала хоть что-то знать о том месте и людях, куда попала:

– Господин Бужор был женат до вас дважды, доамна. Наверное, вы уже наслышаны о трагической потере его первой жены и сына. Это была тяжелая утрата, с которой наш господин едва ли справился. О нем говорят многое в городе… – она ступила ближе к девушке, внимательно слушавшей ее, но рядом присесть не посмела. – Но я бы могла ответить вам так: домнул Бужор не плохой человек, и нрав у него тяжелый только потому, что он был отравлен горем. Вы ведь сегодня… Имели беседу с ним, верно? Простите мне мою бестактность… – кухарка вдруг отвернулась, укорив себя за такое непочтение к госпоже.

– Да, он только что рассказал мне о том, что в этом доме и шага нельзя ступить без сопровождения, а уж за его стены дозволено выходить только вместе с огромнейшей свитой… – Илинка отпила чаю и сдержанно продолжила. – Замок очень большой и красивый. Наверное, здесь и правда можно заблудиться. Я просто не ожидала, что все здесь настолько… – тронула свои губы, задумавшись. – Настолько…

– Строго? – Нана улыбнулась, увидев замешательство девушки, и когда та кивнула, продолжила. – Семья господина Бырцоя всегда отличалась царственной сдержанностью, а все эти правила предназначены для вашей безопасности, ведь после всего, что случилось с его второй женой… Это является обязательной мерой. Но что-то я заболталась, вы пейте, может, вы все-таки голодны?

– А что случилось в этом доме? – Илинка отставила чашку и нахмурилась. Разве есть что-то запретное в их разговорах? Но Нана спешно вдруг принялась собирать посуду, и тогда Илинка остановила ее, накрыв ее руку ладонью. Кухарка вздрогнула, а девушка не сводила черного взгляда с лица взволнованной женщины. Нана не была сплетницей и очень осторожно относилась к подобным беседам.

– Знаете, доамна… Замок стоит на этой земле уже больше столетия, и, как видите, даже война его не сильно коснулась, слава Господу, – Нана ободряюще улыбнулась ей, а Илинка убрала ладонь с ее руки. – Домнул Бырцой пережил гибель сына, смерть жены, пропажу своей второй супруги… О нем любят сплетничать, но его рвение к абсолютному порядку это желание оберегать свою семью и своих слуг. Все же дом старый. Здесь часто гуляют сквозняки, а в подвале не раз обваливались стены, так что ходить туда совсем небезопасно. Замок хранит в себе много несчастий. Но вам не следует думать об этом, ведь кто знает, может… – она подняла грустный взгляд к лицу девушки и отвернулась к одному из шкафов, доставая тыкву, какую намеревалась приготовить на ужин, – вы будете той, что сумеет принести в этот дом радость и улыбку.

– Моя дорогая Нана! – раздавшийся позади женщин голос заставил обеих обернуться.

Лицо кухарки озарилось радостной улыбкой, а через секунду юноша, зашедший в кухню, обнял ее, быстро целуя в обе щеки, отчего та зашлась смехом:

– Янко, как ты сегодня рано!

– Я зашел на минуту. На улице собирается ливень, а мне предстоит еще долгий труд над прибывшими сегодня конями, очередная покупка старика, будь он не ладен.

– А у нас на кухне важная гостья, как ты не заметил? – кухарка всплеснула руками, кивнув на доамну. Конюх вдруг изменился в лице, стоило ему обернуться на Илинку, встретившись с ней взглядом:

– О… Простите меня, доамна, – Янко сразу же склонился перед ней, и золотистые локоны скрыли его лицо. Голубые глаза, прямой нос и полные губы юноши делали его красавцем. Он служил в замке с детства и несколько последних лет в качестве конюха. Несмотря на юный возраст, ему было всего двадцать лет отроду, Янко выглядел сильным и взрослым мужчиной, его атлетически сложенное тело походило на идеальное творение. Парень никогда не гнушался труда и брался за любую работу, какую ему доверяли помимо обязанностей в хозяйских конюшнях.

Янко не рассматривал молодую госпожу, но позволил себе бросить мимолетный взгляд:

– Надеюсь, я не сильно смутил доамну своим появлением, ведь господа редко захаживают в эту часть дома.

– Нет, все в порядке, – Илинка поднялась на ноги, остановившись напротив юноши. – Я пока что не очень сведуща в правилах, что царят в этом доме, но думаю, нет ничего страшного в том, что я буду иногда заходить сюда. За минувшие дни я даже ни с кем не успела познакомиться, а ведь слуг здесь будто бы много. Но, судя по всему, здесь каждый передвигается по дому в страхе.

Илинка замолчала, а конюх не решился ответить ей. Нана еще несколько секунд беспокойно переминалась возле стола, когда, наконец, решительно плеснула в кружку теплой воды из глиняного кувшина и, кашлянув, вручила Янко напиток:

– Так и знайте, доамна, каждый ваш визит сюда очень радостен мне. Я и сама порой редко выхожу куда, да мало с кем болтаю. Вот только Янко старается почаще заглядывать, – и когда парень чуть приобнял ее за плечи, старушка подняла на него посветлевшее от улыбки лицо.

Не имея собственных детей, Нана заботилась об этом юноше с детства. Его мать умерла еще при родах, а отец несколько лет назад скончался от чахотки, когда во время страшной эпидемии в Брашове погибло немало людей. Несмотря на то, что замок Бырцоя располагался вдали от города, беда настигла и его. С тех пор Нана испытывала к юноше нежное материнское чувство. Конюх украдкой все же позволил себе разглядеть доамну, отметив, насколько же она была хороша собой. Очередная красавица в лапах изуродованного временем старика. Янко никогда не выказывал непочтения к хозяину, но с тех пор, как тот пристрастился к юным девицам, он не раз задумывался о том, насколько несправедлива порой бывает судьба. Какая бы женщина пожелала посвятить жизнь мужчине на закате его лет?

– Сегодня в конюшню доставили новых гнедых, один из которых привезен для вас, доамна. Если пожелаете, то в любой из погожих дней вы можете навестить коня, а если потребуется, я запросто научу вас держаться в седле.

– Так уж вышло, – Илинка едва заметно улыбнулась, чуть склонив голову набок, – что с ранних лет мой отец обучал меня верховой езде. Вот только, к сожалению, мой конь был продан матерью несколько лет назад, – мимолетная грусть промелькнула в темных глазах девушки, стоило ей упомянуть о тяжелом расставании с тем, что являлось последней памятью об ее отце. Оказавшись без опеки любимого родителя, Илинка, несмотря на заботу матери, не могла чувствовать себя в полной безопасности. Позволил бы отец отдать их единственную дочь в жены, во избежание нищеты? Как бы отнесся к тому, что ей теперь предстоит жить в заточении? В то время как мать, сетуя на трагическую судьбу, недостойно радовалась возможности расплатиться со всеми долгами за счет жизни своей дочери. Илинка не осуждала ее. Так хотелось верить, что все это простая ошибка, какую можно исправить:

– Пожалуй… Я больше не буду отвлекать вас, – она повернулась к Нане. – Я отдохну в своей комнате в ожидании ужина.

– Ну что вы, доамна, как вы можете помешать нам. Вы вольны в любое время позвать меня, если я вам понадоблюсь! – суетливо воскликнула кухарка. Кивнув ей, Илинка согласно ответила, что в случае чего непременно обратится к ней, и вышла из кухни. Она быстро шла по коридору и задержалась на миг возле массивной двери, что вела в подвалы. И понятия не имея, были ли у нее основания для беспокойства, Илинка сейчас доверяла только своему внутреннему голосу:

– Надеюсь, я не стану следующей, что пропадет во всей этой чертовщине.

* * *

Погода последних дней лета совсем не радовала. Сегодняшний вечер выдался вновь пасмурным, с переменным дождем. Бьянка спешно возвращалась на задний двор замка, чтобы скорее снять развешанное по веревкам постельное белье. Бубня себе под нос о том, что вечно ей достается самая нелюбимая работа, девушка торопливо складывала в деревянный таз еще влажные простыни. А ведь прежде чем вернуться обратно под крышу, нужно было принести еще молока на кухню Нане. Вот откуда бы ей взять две лишних пары рук, чтобы со всем управиться?

Бьянка прислуживала Бырцою вот уже пятый год и встретила здесь свое недавнее девятнадцатилетие. Бойкая и некогда не знавшая грусти и печали девушка все больше задумывалась о том, что не хотела бы провести остаток своей жизни в услужении у Бырцоя. Служанка была сиротой и до того, как попала в этот замок, страдала от голода и нищеты. Ее родители скончались от тифа, а прежний хозяин просто выгнал ее на улицу, боясь, что рабыня принесет эту заразу и в его дом. Бедствуя и скитаясь, маленькая Бьянка попала в руки работорговцев, откуда и была выкуплена поверенными господина Бырцоя ему в услужение. Казалось, ей было за что благодарить домнула Бужора – за крышу над головой, горячую еду и теплую постель, если бы с некоторых пор последнее «благо» не пришлось разделить с ним самим. Она до сих пор помнила тот первый отвратительный раз, когда старик принудил ее к связи с ним. Это случилось пару лет назад, ей было тогда семнадцать.

Девушкой Бьянка была приметной, и, можно сказать, красивой при своей нелегкой доле. Вьющиеся рыжие волосы обрамляли ее круглое, покрытое веснушками лицо, а курносый нос и озорной взгляд синих глаз довершали образ. Но проказливый огонек веселья в ее глазах все больше тускнел, уступая место грусти. Однако, несмотря на случившееся, в девушке все равно прибавлялось решимости и упрямства избавиться от такой судьбы, каким бы смертельным наказанием это ни грозило. Может, все бы было совсем печально, если бы не одно счастливое обстоятельство, которое согревало ее юное сердце – Бьянка была влюблена. Избранником ее стал Янко, который завладел ее сердцем с первой встречи. К тому же он, так же как и она, был настроен однажды изменить свою жизнь и распрощаться с тяготами бырцовских устоев. И служанка желала всей душой разделить с ним его надежды. Они не нарекали себя женихом и невестой, но около полугода назад Янко сам ей объявил о том, что когда-нибудь они могли бы пожениться. О своей связи с хозяином Бьянка помалкивала. Да и как о таком расскажешь? Страшно было даже подумать, что бы стало с их чувствами, если бы Янко узнал об этом. Она думала о том, что когда наступит время их первой ночи, придется взять грех на душу и обмануть его – и это было бы только ради их же блага. А если старик воспротивится их союзу, они… Сбегут! Хоть на край света! И будут там счастливы.

Воодушевившись надеждами, девушка направилась в конюшню, желая увидеть предмет своих воздыханий. Слегка промокнув от дождя, Бьянка забежала под крышу, бросив таз с бельем у дверей, и с улыбкой стала подкрадываться к Янко. Он стоял к ней спиной, обнаженный по пояс, и за работой не заметил девушку. Она рассмеялась в голос и, обняв любимого, прижалась щекой к влажной от испарины спине:

– Ну, здравствуй! Что же ты сегодня ни разу не зашел в дом повидать меня? И не говори, что у тебя было много дел, я видела, хозяину ты сегодня коней не запрягал… – Янко развернулся, устремив на нее голубые глаза. От его взгляда у девушки всегда сразу кружилась голова. – Или ты… не скучал по мне? – обиженно надув губы, Бьянка надеялась услышать то, как же сильно он мог тосковать по ней.

Янко с улыбкой покачал головой, сетуя на капризность своей возлюбленной. Но затем, мельком окинув взглядом конюшню и выход из нее, юноша привлек ее к груди. От работы он был весь разгоряченным, а терпкий запах лошадиного пота смешался с мускусным ароматом его собственного:

– Да ты сама сегодня и на улице не появлялась. Что же, новая хозяйка уже требует полного порядка? – конюх склонился чуть ниже к лицу Бьянки. Она смотрела на него, затаив дыхание, и он выдохнул в ее губы. – А я уже видел ее, – взгляд его на миг стал каким-то отчужденным. Он заговорил тише, – она молода… Красива, – мотнув головой, он резко отпустил девушку, отчего та пошатнулась. – Черт бы побрал Бырцоя. Ей с ним жизни не видать.

Бьянка, растерянно восприняла возмущение своего возлюбленного, затем поджала обиженно надутые губы. Да ей вот дела нет, скольких своих жен собирается со свету сжить Бужор, хоть бы и всех! В глазах ее промелькнула тень неприязни – только бы ее саму оставил в покое. Девушка опять подалась к Янко, вложив пальцы в его жаркие ладони:

– Я еще не видела новую доамну, но мне все равно, что будет с ней. Прошлая хозяйка не продержалась и нескольких месяцев, сбежала от старика, куда глаза глядят. А в городе вообще говорят, – Бьянка сморщила нос, чуть склонив голову, – что и вовсе утопла, как его первая жена.

– Замечал я, как хозяин… Как он и на тебя засматривается, – в светлых глазах юноши проскользнула темная ярость, – пусть только позволит себе… И если бы не рабство, клянусь, меня бы давно здесь не было. Бесовщину в своих подвалах творит, да еще и решил гаремом обзавестись, – Янко со злобой плотно сжал челюсть, и желваки заиграли на его загорелом лице. Бьянка почувствовала, как сердце ее пронзает ядовитая игла ревности. С чего это ее милый так яро начал защищать не только ее одну, но и всех несчастных девиц, отданных во власть хозяину? Вдруг на губах ее дрогнула насмешливая ухмылка. Девушка быстро пробежалась пальчиками по широким плечам юноши и сцепила их за его шеей:

– Хм… Только на этот раз хозяину повезло-то меньше. Товар ему попался… – она улыбнулась еще шире и хитрее, – порченный. На утро после того, как он привез в дом очередную женушку, я убирала спальню и… – девушка многозначительно посмотрела на возлюбленного прежде, чем вроде как смущенно отвернуться, – все простыни были белы и чисты, как снег. Чего явно нельзя сказать о нашей новой хозяйке.

Янко скривился, дав понять, что не хочет слышать таких подробностей:

– О, это не наше дело. А даже если и так… Он заслужил получить то, что получил. Но меня больше волнует, чтобы ты была осторожнее, Бьянка, и без надобности лишний раз на глаза ему не попадалась, – конюх нежно тронул ее за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и прошептал, – я смогу защитить тебя всегда. Но ты же знаешь, цена этому может быть слишком высока, – губы Янко на краткий миг коснулись губ девушки легким поцелуем, а затем он тут же отстранился, возвращаясь к своему занятию. Он вновь принялся намыливать коня, смиренно стоявшего рядом:

– А тебе пора возвращаться в дом, Нана будет искать. Но… – и все же улыбнулся Бьянке. – Как стемнеет, приходи…

Девушка воодушевилась предложением, от которого глупо было бы отказываться. Подарив возлюбленному восторженный взгляд, она вернулась к выходу, подхватив таз с бельем. Янко… Его имя было как пламенеющий пожар в сердце служанки, как солнечный свет, затмивший собой тьму ее жизни. Продолжая восхвалять достоинства жениха, Бьянка поспешила вновь вернуться к работе. А конюх, оставшись опять наедине с собой, еще нескоро закончил мыть коня, пребывая в раздумьях. Отправив скакуна в стойло, юноша вышел во двор, чтобы выплеснуть грязную воду на булыжники. Дождь усилился, но Янко не спешил возвратиться под крышу. Он стоял под холодными каплями, желая, чтобы влага остудила его бушующие мысли. Он запрокинул голову назад, подставив лицо струям, стекавшим на шею и грудь. Улыбнувшись, Янко тряхнул головой, и мокрые волосы непослушно растрепались. Он открыл глаза, скользнув взглядом по верхним башням замка, и собрался пойти обратно в конюшню, дабы вытереться и переодеться, но вдруг замер, не сдвинувшись с места. Взгляд его был прикован к одному из балконов, на котором он вдруг заметил госпожу Илинку.

Она стояла, раскинув руки по ограждению, смотрела куда-то вдаль, а волосы были распущены и струились черным шелком по ее плечам. На несколько секунд Янко забыл, как дышать, невольно залюбовавшись красотой новой хозяйки. Та заметила его не сразу, но все же их взгляды встретились. Конюх опустил голову первым и не увидел, как Илинка отступила назад в спальню, плотно задернув тяжелые шторы.

Ей снился кошмар. Он был долгим и непрерывным. Несчастная никак не могла проснуться от удушающего страха, испытываемого во сне. Она бежала и бежала по длинному, узкому и нескончаемому коридору. А стены словно сдвигались все теснее, не давая ей дышать. Девушка никак не могла совладать с нараставшим приступом паники. Она стремилась как можно быстрее найти выход из этого смертельного лабиринта. Однако каждая ее попытка оказывалась тщетной. Любая развилка, попадавшаяся на ее пути, заканчивалась тупиком. Сердце неистово колотилось, мучительной болью разрывая грудную клетку. И вдруг… Она остановилась, оказавшись в очередном проходе, наглухо заваленным огромными камнями. И услышала… Услышала какой-то звук, он был неясным, но таким пугающим. Раздававшиеся шаги были тяжелыми и размеренными – кто-то шел за ней. И ей не нужно было оборачиваться в ужасающую темноту за спиной, чтобы ощутить приближение звуков. Чем ближе они становились, тем четче она слышала лязг тяжелых цепей и хриплое, отрывистое дыхание своего преследователя. Нет! Только не оборачиваться… Только не смотреть на него. Бежать! Нужно бежать! Но впереди был тупик, а ее погибель все надвигалась. Девушка крепко зажмурилась, силясь вспомнить все известные молитвы, но звуки все нарастали… И ближе… И…

Илинка, тяжело выдохнув, распахнула глаза и резко села на широкой постели. Дыхание ее срывалось, а сердцебиение зашкаливало. К ее горлу подкатил тошнотворный комок. В спальне было прохладно из-за распахнутого настежь окна, но кожа девушки, как и разметавшиеся по плечам длинные волосы, были влажными от испарины. Она потянулась к стакану с водой, стоявшему на прикроватной тумбочке, но ей не сразу удалось взять его, потому что руки сильно дрожали. Бывало, ей снились кошмары и ранее… Но это был уже третий сон за последнюю неделю в этом доме. После первого разговора Илинки с супругом прошло уже несколько дней, которые она провела в заточении своей спальни. Бездействие тяготило девушку и врывалось в сознание отголосками ночных мучений.

Сделав пару глотков холодной воды, Илинка вернула стакан на место и откинулась на постели. Она невольно поморщилась от того, что и подушка, и простыни были влажными. Дыхание все никак не выравнивалось, а уличная прохлада не приносила свежести. Девушке нужно было подышать воздухом. Она поднялась с кровати, накинув шелковый пеньюар, и направилась к балкону. Но, не сделав и пары шагов, Илинка замерла и прислушалась. Казалось, будто ночной кошмар спутал сон и реальность, когда она вдруг наяву уловила тот самый пугающий тихий звук. Он был будто призрачная галлюцинация. Шорох продвигался по стенам, рожденный где-то в самой глубине замка. Илинка не шевелилась, парализованная страхом.

Затем, еле ступая, она приблизилась к одной из стен, смежной с коридором. Девушка прислонилась ухом к холодной каменной кладке. Вновь наступившая тишина показалась издевкой над охватившим ее страхом. Что же это было? Она уже была готова не поверить в появление призраков. Как через несколько секунд звуки послышались вновь, на этот раз куда отчетливее. Илинка смогла различить лязг цепей и даже глухие стоны, наполненные болью, отчего у нее по всему телу прошла дрожь. Да какого дьявола происходит в этом доме? Испуг сменился гневом, потому что на ум приходили необъяснимые мерзости, какие мог творить в своем «логове» ее новоиспеченный супруг. Захватив подсвечник, девушка вышла в коридор, позабыв про то, что ночью лучше своих комнат не покидать.

Тусклое пламя свечей, висевших в канделябрах, густо покрытых расплавившимся воском, рассеивало полумрак, царивший в коридоре. Страшные звуки снова стихли, но это не заставило Илинку вернуться в спальню и забыться крепким сном. «В этом замке творится бог знает что!». А раз уж так вышло, что теперь и она являлась частью этого сатанинского карнавала, рано или поздно она обо всем узнает.

Но с каждым шагом девушку начинали охватывать сомнения, что, может быть, лучше все-таки ничего не знать. Дойдя до лестницы в задней части дома, ведущей к запретным подземельям, она остановилась в нерешительности. Дрожащее пламя свечи отбрасывало на стены причудливые тени, что рождали в темноте очертания демонов. Илинка сделала шаг на лестницу, как вдруг в темноте показался силуэт. С губ девушки сорвался вскрик, она отшатнулась назад, схватившись за перила. Она едва не выронила свечу, но затем резко вскинула руку повыше, чтобы свет упал на того, кто был перед ней. И когда она смогла различить перед собой всего-навсего девушку, кажется, одну из прислужниц, выдохнула свободнее. Молодая хозяйка прижала руку к груди, где неистово колотилось сердце:

– Господи… Как вы напугали меня.

– Простите, доамна, я… Не думала, что могу вот так встретить кого-то в столь поздний час, – испуганно пробормотала Бьянка и присела в легком поклоне. Она опустила взгляд. – Мое имя Бьянка, я прислуживаю в этом замке.

Илинка старалась унять показавшиеся ей бессмысленными страхи. Впрочем, она догадывалась, что необъяснимые звуки, из-за которых пришлось покинуть спальню, издавала явно не эта юная служанка. Улыбнувшись ей, госпожа покачала головой:

– Да, я тоже не предполагала, что бессонница в этом доме мучает не только меня, – и, уже усмехнувшись, добавила, – или же запретный плод сладок? Прогуляться по пугающим коридорам ночного замка? Хотя… Вы его знаете явно лучше, чем я.

Девушка замолчала, но все еще смотрела на Бьянку, которая наоборот старательно отводила взгляд. Служанка все же успела незаметно скользнуть взглядом по хозяйке и ощутила, как в сердце рождается жгучая неприязнь. «А ты хороша, и говоришь так складно, воспитанная… И не скажешь, что бесчестная». Но Бьянка не собиралась сочувствовать старику хозяину. Она сгорала от ненависти к нему. Сердце ее гулко билось, и про себя она вопрошала одно – почему? Почему, несмотря на то, что у Бужора появилась такая красавица жена, он все равно позвал ее, Бьянку, этой ночью к себе? Никогда это не кончится…

Служанка не боялась того, что Илинка могла бы узнать, в чьи покои направлялась подневольная любовница ее супруга. Она покорно молчала и надеялась, что госпожа вернется в свою спальню, так и не узнав ничего. Та вдруг ступила ближе, и Бьянка напряглась, подняв синие глаза на бледное лицо госпожи. Илинка тихо произнесла:

– А ты… не слышала сейчас ничего странного? Пока шла по коридору? Шорохи, звуки… Голоса?

Бьянка не успела ответить, потому что внизу лестницы раздались шаги. Тишина, нарушаемая чьим-то приближением, была гнетущей, как и вся атмосфера этого замка. И когда из мрака к девушкам выступил сам Бужор, на их лицах отразились совсем схожие эмоции – испуг, граничивший с омерзением. В глазах Илинки таилось еще и нескрываемое презрение. Старик выглядел усталым. Облаченный в излюбленный потертый сюртук, он держал в скрюченных пальцах тонкую свечу и взирал на девушек удивленным, подозрительным взглядом. Его хриплый голос прозвучал достаточно громко для того, чтобы обе они вздрогнули:

– Какого лешего вы здесь делаете?

Бьянка не ответила, оставшись неподвижной, и потупила взгляд, дабы не смотреть на отвратительного ей хозяина. Ей еле удавалось сдерживать дрожь в его присутствии. Илинка заговорила первой, и ее тон не был доброжелательно вежливым:

– И вам доброй ночи, мой супруг. Прекрасно помню ваш наказ не покидать спальни затемно. И я рада бы неукоснительно соблюдать его, вот только… – девушка крепче сжала свечу, воск которой таял на ее пальцах, – непонятный шум не позволяет сомкнуть глаз в этом… чудесном доме.

Бужор скривился. Губы его при этом так отвратительно поджались, что все лицо стало походить на безобразную восковую маску. Он сосредоточил наполненный безмолвной яростью взгляд на молодой жене, но обратился к служанке:

– Бьянка, отправляйся… – он процедил так, чтобы та вполне осознала куда он велит ей последовать, – в спальню.

Его дела этой ночью были завершены, и он намеревался расслабиться в обществе покорной рабыни. Девушка была вынуждена выполнить приказ, а Бужор не удостоил ее взглядом. У него еще будет время, чтобы как следует наказать эту девчонку. Его мысли вернулись к непокорной супруге, ожидавшей дальнейшей реакции Бырцоя на свои ночные прогулки. Мужчина ступил к ней, а Илинка вздернула подбородок, глядя на него с нескрываемым отвращением:

– Что же, позволите и мне возвратиться в спальню?

– Как вы оказались здесь? – Бужор не ответил, замерев в полушаге от жены. Она отступила, но Бырцой вдруг схватил ее за руку, цепко сжав запястье, и заставил смотреть на себя. – Разве я недостаточно ясно объяснил вам правила поведения в моем доме, драгоценная доамна?

– А какие же беды могут ожидать меня здесь? Может, вы все же раскроете мне тайну? Чтобы я знала, чего бояться? – голос Илинки звучал ровно и уверенно. Умение держать себя в руках позволяло ей контролировать нараставший страх. Она чувствовала на лице неприятное дыхание старика. Его пальцы внезапно ослабили хватку, стали поглаживать, и Илинка застыла.

– Я разве говорил вам, что есть причины бояться? Я просто люблю правила, я люблю порядок. Нам ведь не довелось больше побеседовать, а что, если я бы хотел знать о желаниях своей супруги? Ведь разве мои не очевидны для вас? – ладонь Бужора скользнула по нежной руке девушки. Старик задрожал от желания, охватившего его в этот миг. Он словно завороженный воззрился на жену, что была так восхитительна в отблеске тусклой свечи.

Несомненно, она была прекраснее всех, кто когда-либо ублажал его. К тому же Илинка не была грубой служанкой, ее красота околдовывала. Как же велико было искушение! Девушка ахнула, попытавшись отстраниться, когда Бужор вдруг обхватив ее за талию, прижал к себе очень близко. Сухие губы замерли возле девичьей шеи, а у Илинки закружилась голова от подступившей тошноты:

– Кто вам дозволил прогуливаться по дому в таком виде, госпожа? Вы, очевидно, совсем запамятовали о том, кто вы и перед кем обязаны появляться в таком виде. Вы моя супруга. Или забыли об этом? Я мог бы напомнить… – но девушка почти не слышала его сиплый голос. Биение сердца затмило все ощущения. «О Боже, неужели он…»

– Моя дорогая, разве вы полагали, что ваши супружеские обязанности могут ограничиться единственной беседой? О нет… Вовсе нет… – Бужор заговорил совсем тихо, даже отстраненно. И рассеянно отставив свечу, он сильнее прижал девушку к себе. Старик скользнул пальцами по ее талии, а Илинка охнула, стиснув зубы от того, насколько противными показались ей эти прикосновения. Изгибы ее тела будоражили разум Бырцоя, заставляли сходить с ума. Девичья хрупкость давала ощущение власти, он так желал бы владеть ею всецело. Его грубые пальцы замерли на ее бедрах, отчего Илинка невольно дернулась. Она уже проклинала звуки, из-за которых пришлось покинуть спальню:

– Пожалуйста, Бужор, оставьте меня, Бужор… Не надо…

– Если бы я хотел наказать тебя, разве делал бы это так? Как бы я жаждал ночами встречать тебя не в коридорах, а в своей спальне, как то и подобает моей супруге… Думаешь, я не желаю тебя? – и тогда старик порывисто припал к плотно сомкнутым губам девушки, яростно требуя сейчас же подчиниться ему.

Он впился в ее талию так больно, что Илинка, застонала, попытавшись отпихнуть старика. Но ее супруг с глухим хрипом заставлял ее разомкнуть губы, терзал их грубым поцелуем, обдавая зловонным дыханием. Он мог бы взять ее здесь и сейчас, ведь похоть обрывала все рамки дозволенного, в каких прежде держал себя. Ее непокорность взрывала его нутро диким вожделением, рождая в нем зверя. Бужор почти разорвал на девушке пеньюар, хотел, чтобы она сейчас же отдалась ему. Желание взять ее было непреодолимым, но…

Старик отпустил ее так же скоро, как притянул к себе. Илинка, едва не упав, выронила свечку и закрыла рот ладонями. Она закашлялась от того, насколько унизительным и отвратительным ей показалось случившееся. Господи, это же невозможно! Невыносимо, как же она смогла бы отдаться ему?! Девушка отвернулась и не видела в какой гримасе исказилось лицо Бужора, тоже словно ошарашенного произошедшим. Бырцой пытался взять себя в руки – ведь он должен был сдерживаться, должен был, должен! Но его воспаленный от страсти взгляд скользил по одеянию девушки, которое всем своим видом словно кричало о доступности:

– Сейчас же идите в свою комнату, доамна… – его голос прозвучал хрипло. Он отступил, забрав свечу со стола. – Надеюсь, вы осознали, к чему могут привести ваши прогулки по замку в таком бесстыжем виде? Если вас не волнует ваша честь, то она будет волновать меня. Сейчас же идите в свою комнату! – Илинка, присев, подняла потухшую свечку, но Бужор, трясясь от гнева, прогремел. – Сейчас же!

Девушка резко выпрямилась и бросилась прочь от отвратительного супруга, дабы как можно скорее скрыться во мраке. Бырцой зажмурился, силясь совладать с буйством, разрывавшем его изнутри. Ведь он мог бы сорваться. Сорваться сейчас и потерять вновь все то, ради чего жил последние двадцать лет. «В этот раз не должно быть неудачи, я слишком долго этого ждал. Я слишком долго ее искал, больше нет времени на очередную ошибку. Больше нет…»

Бужор, сделав глубокий вдох, наконец, стал приходить в себя. Он с удовлетворением вслушивался в тишину, охватившую замок. Так и должно быть всегда… Все должно быть по правилам. Старик бросил быстрый взгляд в сторону лестницы, ведущей в подвал, и, будто предостерегая кого-то, цокнул языком. А затем он направился в свою спальню, чтобы позволить себе и своему телу расслабиться под ласками той, на чьем месте сейчас желал бы видеть другую.

* * *

Бьянка жалась к краю постели, где уже около получаса прислушивалась к дыханию лежавшего рядом старика. Она ждала, когда тот крепко заснет и ей можно будет, наконец, убежать прочь. В комнату сквозь распахнутое окно проникала прохлада, разбавляя спертый, горячий воздух. Обнаженное тело Бьянки покрылось гусиной кожей, а девушка чувствовала себя покойницей, обреченной на нескончаемые муки в могиле с этим дьяволом. То была еще одна ночь ее грехопадения, после которого служанка всегда боролась с диким желанием наложить на себя руки. И каждый раз, едва она переступала порог неприглядной спальни, в ее душе вмиг гасли все надежды и мечты, в которые свято пыталась верить. Она словно умирала здесь: «Мне никогда не спастись от этого… Никогда не удастся вырваться, никогда Янко не возьмет в жены ту, чье тело запятнано похотью старика. Никогда…»

С трудом сдерживая слезы, Бьянка села и дрожащими руками натянула на себя простыню. И тогда, бросив быстрый взволнованный взгляд на хозяина, она осторожно поднялась с кровати. Девушка принялась лихорадочно одеваться, но путалась в рукавах платья и боялась, что от шума может проснуться Бужор и… Заставит ее остаться. Но, наконец, Бьянка бесшумно прошла к двери и выскользнула в коридор:

– Будь ты проклят… Будь проклят, будь ты проклят! – девушка всхлипнула, наконец, дав волю слезам, и в отчаянии ударила кулаком по дверному косяку. Рыдания душили ее, а слезы застилали глаза. И закусив губы до боли, она побежала по коридору к лестнице и, быстро спустившись по ней, выскочила из замка. Но утренняя прохлада не смогла остудить ее разгоряченных мыслей. Не желая быть кем-то увиденной, девушка скрылась за амбаром и, остановившись у колодца, наконец, позволила переживаниям совсем охватить ее. Бьянка осела на землю и спрятала в ладонях заплаканное, искаженное мукой лицо.

Почему это продолжается с ней, почему старик опять позвал ее к себе, а не новую супругу?! А ведь Бьянка так надеялась на то, что с появлением Илинки Бужор оставит ее в покое – зачем тогда вообще ему нужна жена?! И пусть даже молодая хозяйка оказалась далеко не невинной прелестницей, как же так вышло, что тот возжелал не ее, а вновь Бьянку?!

И девушке было так жалко себя, так обидно и горько, что мысли о смерти прокрались в ее голову, показав единственный выход из бесконечного плена. Хорошо, что Янко не видел ее такой… При воспоминании о любимом Бьянка почувствовала, как в ее сердце возвратилось знакомое тепло, всегда спасавшее от боли. Сколько же ей придется все это терпеть? Почему они не могут сбежать сегодня же и навсегда забыть о доме Бырцоя, как о страшном сне?! Служанка приподнялась, сощурившись от первых лучей восходящего солнца. Светало. А значит, скоро в доме проснутся хозяева и, возможно, будут ее искать. А девушке так хотелось провалиться сквозь землю:

– Бьянка? – раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть. А сердце испуганно забилось, отчего девушка принялась наскоро утирать щеки от слез. Янко просыпался в доме чуть ли не самым первым. Уже на рассвете он приступал к работе, дабы как можно больше успеть за день и меньше лицезреть коршуна Марку, то и дело сновавшего вокруг него. Порой конюх насмешливо отмечал, что управляющий просто завидовал ему, и Янко не раз пытался подшучивать над ним, но, казалось, что тот был не пробиваем. Так и сегодня ни свет ни заря юноша направлялся к конюшням и, услышав чей-то горький плач, свернул с тропы. Приподняв тяжелые ветки пушистой ели, он вдруг увидел расстроенную девушку:

– Что случилось, Бьянка?! – он резко опустился перед той на колени и, обхватив ее лицо большими ладонями, заставил посмотреть на себя. Девушка испуганно дернулась, попытавшись отвернуться, чтобы любимый не увидел ее слез и не стал расспрашивать из-за чего ей так плохо – ведь он не должен был знать! Но Янко перехватил ее взгляд и быстро и сбивчиво заговорил:

– Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел? Тебе сделал плохо Марку?! Я ему разобью чертову рожу! – и когда его лицо исказилось от вспыхнувшей ярости, Бьянка заговорила сама, замотав головой:

– Нет… Нет, Янко, что ты, ну кто меня мог бы обидеть? Никто, – ее голос прозвучал неуверенно, но звонко. Не позволив конюху задать еще больше вопросов, девушка подалась к нему и обняла за шею, спешно продолжив еще подрагивавшим от рыданий голосом. – Ты знаешь, мне просто… Приснился сегодня такой жуткий кошмар, что я проснулась посреди ночи и проплакала до утра…

– Что за глупости ты говоришь? Какой сон? Кто тебя обидел? – Янко встряхнул девушку, чтобы заставить признаться. Его голубые глаза рассержено потемнели. Бьянка выдохнула, попытавшись совладать с собой, а в ее мыслях панически билось лишь одно: «Он не должен узнать, не должен, никогда не должен узнать об этом!»

– Я вышла к колодцу умыться, – и она продолжила уже более уверенно, почти дерзко высвободив свои запястья из рук Янко. Бьянка даже улыбнулась и тронула чуть колючую щеку молодого мужчины, – чтобы никто не увидел, как я плачу. А то ведь начнут расспрашивать все, кто попало… Я не хочу, чтобы кто-то видел меня такой.

И с каждым словом голос служанки звучал все более спокойно, и никогда бы она не показала, каких усилий ей это стоило. Но ночь кончилась, и, может, старик опять скроется в своем подвале хоть бы лет на двадцать. Янко немного расслабился, отстранив от себя возлюбленную, пусть его сердце и продолжало бешено биться. Тогда Бьянка накрыла его грудь ладонью, а юноша попытался улыбнуться ей в ответ. Он еще не решил – поверить ли ей так просто или все-таки разобраться, кто мог довести его невесту до слез:

– Мне однажды тоже приснился один страшный сон, – его лицо посветлело. Янко сел на траву и под робкий смех девушки притянул ее к себе.

Он усадил ее на колени, обнял за талию, отчего Бьянка даже задержала дыхание, потому как от его близости ее тут же покинули все страхи и тревоги. Янко был таким сильным, отважным и красивым, и рядом с ним служанка чувствовала себя принцессой и забывала о том, насколько она грязна, ведь… То не было ее волей. Юноша сжал подбородок девушки, обратив к себе ее лицо, и та позволила конюху завладеть всем ее вниманием.

– Как будто просыпаюсь я посреди ночи и чувствую, что дышать мне так тяжело-тяжело, и пахнет от меня как из пасти моего коня. А ноги еле волочатся, подхожу я такой к зеркалу, а там я… И я – Бужор!

Имя хозяина он произнес так резко, что девушка вскрикнула. Янко расхохотался, тут же повалив ее на еще влажную от росы траву, и нагнулся над девушкой, с улыбкой посмотрев в смеющиеся глаза. И в них больше не было слез, а именно такой Бьянка и нравилась ему – улыбчивой и веселой, совсем не похожей на их… новую хозяйку. Конюх распял ее по земле и склонился к ее губам, тихо продолжив:

– Слава богу, это был сон… А я вовсе не старый урод, ведь правда? Ты же не пошла бы замуж за такого, как он? – девушка мотнула головой. – Нет? – глаза Янко все еще лучились смехом, но своими губами он тронул мягкие губы возлюбленной, разомкнув их для поцелуя. Охнув, девушка подалась навстречу:

– Янко… – выдохнула она, а по телу мужчины пронеслась дрожь от ее нежного голоса. На сильных руках у него был напряжен каждый мускул. От его потемневшего взгляда Бьянка часто задышала, внутри все вспыхнуло. – Янко, я с тобой забываю обо всех дурных снах! Обещай мне… – она высвободила одну руку, обвив ею мужчину за шею, и умоляюще зашептала, – что мы скоро сбежим отсюда! Поженимся и сбежим, как можно дальше, чтобы не видеть ни этого старика, ни его гарем… Не могу больше, давай же сбежим!

Янко еще улыбался, но отстранился, в миг оборвав в себе этот жаркий порыв. Он откинулся на траву и заложил руки за голову:

– Все у нас будет, Бьянка, ты же знаешь, я сам мечтаю об этом больше жизни. Покинуть этот дом вместе, уйти туда, где никто бы не знал о Бырцое, только бы спастись от него. Несчастная доамна…

– Почему это она несчастная? – Бьянка резко села, обратив непонимающий взгляд на юношу. Как вдруг ее охватило раздражение: «Зачем приплетает сюда эту девицу?!»

– Ну просто, – Янко перехватил травинку, сжав ее губами. А его взгляд скользнул по верхним башням замка будто бы невзначай. Но сейчас… Там никого не было. – Жалко ее, не всем же везет с мужьями, как повезет тебе, – и он улыбнулся, все так же глядя куда-то вдаль. – Жаль… Когда из дома выходил, смотрю – наша госпожа в сторону кухни бредет, словно ищет кого-то, ну я ее и окликнул.

– И что? – испуганно спросила Бьянка, а охвативший ее липкий ужас всколыхнул в душе страшные подозрения: «Что, если она сказала, что видела меня ночью?! Но нет, зачем же ей говорить обо мне и…»

– Окликнул я доамну, а она и говорит, что хочет съездить в город, скучно ей одной в замке. Понимаю ее… Но сказала, что Бырцоя не хочет ставить в известность, вроде как, быстро же – туда и обратно, – усмехнулся юноша.

– Не вздумай! – воскликнула Бьянка так резко, что Янко недоуменно взглянул на нее, нахмурив брови:

– Чего это?

– Хозяин накажет! Он обязательно узнает! Еще не хватало из-за очередной новой госпожи спину под хлыст подставлять, и не вздумай! – служанка вдруг схватила Янко за руки, и тот резко сел, уже хмуро и недовольно уставившись на свою невесту:

– Думаешь, я его боюсь? Как Бырцой уедет, так и мы отправимся… Я сказал госпоже, что без ведома хозяина неправильно, но она настаивала: «Едем». А едем, так едем, я кто такой, чтобы хозяйских приказов ослушиваться?! – Янко ловко поднялся на ноги и принялся отряхивать свою рубаху от травы. Чуть помедлив, он протянул руку девушке, призвав встать и ее:

– Работать пора, еще не хватало отлынивать, старик же накажет, – передразнил конюх девушку, но тут же быстро поцеловал в губы, прижав к своей широкой груди. – Никто не узнает, что мы поедем, Стефан оповестит меня в случае чего, так что никто ничего не заметит. Ты не переживай, мы вернемся до того, как приедет Бырцой, а сегодня вечером мы как обычно встретимся с тобой. Ты же хочешь?

И Янко знал, что девушка непременно согласится. И когда та кивнула, отпустил ее и направился к конюшням:

– Тогда до вечера? Я же всегда так жду тебя!

– Хорошо… – выдохнула Бьянка и с улыбкой вдруг крикнула вслед юноше. – Береги себя! Я люблю тебя!

– И я тебя!

Бьянка еще несколько секунд постояла на месте с совершенно глупой улыбкой. Ее сердце радостно забилось от его трепетного признания.

Замок просыпался и оживал после ночи. Каждому из его обитателей утро дарило надежду на то, что, может, новый день будет лучше предыдущего, а пережитые ночные кошмары останутся далеко позади.

Очередной день уходящего лета выдался пасмурным и прохладным. Осень еще не наступила, но от частых дождей и высокой влажности деревья уже сбрасывали листву, а небо большую часть дня было затянуто тучами. Унылый пейзаж нового утра навевал на Илинку тоску, особенно после пережитых минувшей ночью событий. Дрожавшая от ужаса девушка вернулась в спальню и не смогла сомкнуть глаз до самого рассвета, со страхом прислушиваясь к звукам в коридоре. Только на сей раз боялась она не призраков, а того, от кого у нее до сих пор по всему телу пробегали мурашки. Она не полагала, что даже такая мимолетная близость с супругом всколыхнет в ней дичайшее чувство гадливости. Да она лучше наложит на себя руки, нежели позволит хоть еще раз старику тронуть себя! Илинка не плакала, но от воспоминаний, как Бужор пытался поцеловать ее, девушку начинало мутить. Поспать ей удалось всего пару часов, но, проснувшись, она так и не отказалась от своей затеи выехать сегодня в город. Ей опостылело сидеть в стенах замка, провались он вместе со своим хозяином! Молясь о том, чтобы Бырцой не передумал отбыть по делам, Илинка приняла ванну и, облачившись в костюм для верховой езды, спустилась на кухню. От завтрака девушка отказалась, хоть Нана и убеждала ее попробовать очень вкусный липовый мед и свежеиспеченные булочки с корицей. Губы Илинки будто бы еще горели от прикосновений холодных и твердых губ Бужора – ни кусочек не полез в горло.

Узнав, что господина Бырцоя и его приближенного Марку в замке уже не было, девушка, вздохнула свободнее и поведала кухарке о том, что собирается отправиться на прогулку. Женщина попыталась отговорить ее, ведь это могло бы повлечь за собой наказание, но Илинка была непреклонна. Нана проводила ее расстроенным и взволнованным взглядом, когда та направилась в конюшню. В этом злосчастном доме, кроме доброй кухарки, для девушки существовал еще один человек, расположивший к себе. Янко готовился к предстоящей поездке, когда девушка зашла в конюшню. Юноша ловко закинул седло на спину лошади, а девушка невольно залюбовалась его сноровкой:

– Доброе утро.

Конюх резко обернулся и тут же улыбнулся. Несмело скользнув взглядом по брючному костюму для верховой езды, в который облачилась молодая хозяйка, он ответил:

– Доброго дня, доамна. Уже все готово, и мы можем ехать, – Янко понимал всю степень их риска, но не мог отказать госпоже, видя, как та очень хотела выбраться за пределы замка. Юноша еще раз осмотрел ее наряд и качнул головой так, что волосы упали ему на глаза. – А вы, что же, собираетесь… Ехать верхом? – он удивленно приподнял одну бровь.

Девушка улыбнулась в ответ и подошла ближе, коснувшись гривы коня. Илинка вздернула подбородок и, заглянув в глаза Янко, уверенно заявила:

– Да, ты совершенно прав. Не ты ли собирался научить меня держаться в седле? Так вот… Будем считать, что я хочу похвастаться, – на ее губах все еще играла улыбка, а юноша смотрел на них, словно был не в силах отвести взгляда. Ему нравилось, как госпожа говорила. Так решительно и смело, так… Непокорно. Было в ней что-то неуловимо притягательное, чего прежде он еще не встречал ни в одной девушке. Завороженный близостью своей хозяйки, Янко мог бы простоять так еще долго, но встрепенулся и отступил:

– Мне нравится ваша смелость, доамна. Хотя я бы… – он важно покачал головой, плененный взглядом ее черных глаз, – не советовал хвастаться. Могу поспорить, вы не сможете удивить меня.

– Ах, вот как! В таком случае мне не терпится тебя разуверить! – девушка рассмеялась, а ее сердце зашлось от предвкушения прогулки. Как долго она была взаперти! – Сколько нам ехать до города? Мы успеем к полудню?

– Боюсь, что нет, госпожа. Если вы желаете вернуться домой до темноты, то нужно поспешить. Но… Я знаю один короткий путь, только он через лес, не испугаетесь? – усмехнулся Янко. Девушка сделала еще шаг и оказалась к юноше так близко, что ощутила его дыхание. Оно показалось ей приятным… Совсем иным, не таким, как у ее супруга. Замешкавшись, она перестала улыбаться и немного рассеянно произнесла:

– Я ничего не боюсь… Едем.

Его не нужно было просить дважды. Янко помог хозяйке забраться в седло, отметив про себя, что она действительно держалась верхом весьма неплохо. А затем сам оседлал коня и двинулся первым.

Когда они выезжали из ворот замка, конюх отсалютовал своему другу Стефану. Они были ровесниками, вместе трудились у Бужора и дружили почти с самого детства, поэтому Янко доверял ему во всем. Вот и сейчас Стефан должен был любыми способами покрывать их перед хозяином, если тот внезапно бы вернулся.

Погода портилась, порывы холодного ветра становились все сильнее, моросил дождь, но Илинка чувствовала себя такой счастливой и свободной, что хотела кричать об этом как можно громче. Ветер бил ей в лицо, но глаза ярко сияли, а щеки раскраснелись от свежего воздуха. Все казалось таким прекрасным! И это хмурое небо, и грязная дорога, черная полоса леса вдали, и бескрайнее пустое поле вокруг… Жизнь, оказывается, так чудесна в мелочах! Как раньше она не замечала этого? В своей нынешней тюрьме немудрено было и вообще забыть – что такое жизнь. Она пришпорила коня и обогнала Янко на первом повороте. Девушка рассмеялась и поскакала быстрее:

– Ну что же? Не может доамна удивить тебя? Тогда догоняй!

И она неожиданно так быстро свернула с дороги напрямик к лесу, что юноша не успел даже опомниться. Он рванул следом, не в силах оторвать от госпожи восторженного взгляда. Спина ее была горделиво выпрямлена, руки умело направляли поводья, а выбившиеся прядки волос довершали образ лихой и красивой наездницы. Когда Янко увидел ее впервые несколько дней назад, госпожа показалась ему холодной и отрешенной, с грустью, плескавшейся в глазах. Но сейчас, увидев, как Илинка беззаботно смеялась, сам поддавался беззаботному настроению и больше не хотел смущенно молчать в ее присутствии. Девушка была необыкновенной: величественной и простой одновременно, потому восхищаться ею он мог бы бесконечно.

Конюх не разобрал того, что ему прокричала девушка, когда скрылась в лесной чаще. Деревья сгущались, а многолетние старые ели срастались макушками, не позволяя солнечному свету проникать к земле. От того эту местность было принято обходить стороной – большинство деревьев были сухими и безжизненными, а их ветви сплетались между собой причудливыми сетями, словно охотились на кого-то. Нередко несчастные птицы попадали в плен природных ловушек, и тогда они либо погибали в неволе, либо становились пищей для более крупных животных. Хищников здесь было достаточно. Ведь такой дикий лес был надежным убежищем для зверей, жаждавших обрести укрытие. И Янко осенило, что госпожа совсем не знает местности, и нельзя было позволять ей ехать первой. Он пустил коня быстрее, но уже с трудом мог разглядеть круп хозяйской лошади, и крикнул что было сил:

– Доамна! Будьте осторожнее, сбавьте ход! Дождитесь меня! Стойте!

Юноша знал лес достаточно хорошо для того, чтобы понять, в какую сторону скакала Илинка. Он вновь крикнул:

– Нет! Сворачивайте обратно, доамна! Вы слышите меня? Там болото! Болото, слышите?

Он услышал ее ответный крик, который был громким, но неразборчивым. Выругавшись себе под нос, Янко пришпорил коня и стремглав преодолел расстояние до девушки. Девушка закричала опять, и по спине юноши пробежала дрожь – он увидел ее. Слишком поздно было сообщать о том, что здесь опасно. Лошадь доамны угодила в трясину, причем сразу в самую гущу. Девушка видимо собиралась ее перепрыгнуть, но не сумела. И Янко знал, что время шло на минуты. Эти места в народе называли гиблыми, и откуда он мог знать, что хозяйка наткнется на них?!

– Янко! Помоги мне! Я… Думала, я смогу перескочить, – Илинка цеплялась за поводья, а лошадь ее истошно ржала. – Кажется, мы тонем!

И он не сомневался, что это так. Спрыгнув с коня, юноша стал осматриваться, лихорадочно соображая. Сломить, найти хоть какую-то палку, за которую девушка смогла бы зацепиться. Его сердце рвалось из груди, а мысли были пугающими – а что будет, если она утонет? Вот так просто сгинет… еще одна доамна Бырцой. Он подбежал к кромке трясины и старался ступать осторожно, потому что почва под ногами хлюпала и была очень зыбкой:

– Не бойтесь, сейчас… Сейчас я вытащу вас! – но в темном лесу не было видно ни зги, а грозовая черная туча будто призвала ночь на смену дню.

– Янко, ну скорее же! Я уже не могу держаться! – Илинка что было сил цеплялась за лошадь, задыхалась от страха, что еще немного, и все будет кончено. Юноша принялся ломать ветки деревьев, а трясина смыкалась вокруг бедер девушки. Она бросила панический взгляд на голову лошади и, увидев, что та уже едва виднеется на поверхности, закричала еще громче. – Ну что же ты медлишь?! Янко!

У Илинки промелькнула очередная кошмарная мысль: а что, если так повелел Бужор? Убить ее. Завести в лес к болоту… Но почему так быстро? И конюх не подходил на роль того, кто мог бы стать виновником ее гибели. Нет… Нет!

Янко, уже сломав ветку, рухнул на колени и протянул ее девушке:

– Давайте, ну! Цепляйтесь! Оставьте лошадь… Оставьте ее! – жалость к несчастному животному пронзила его сердце, но выбора не было. Если Илинка не слезет с лошади, они погибнут. Двоих ему не вытянуть. – Ну, не медлите! Доамна!

– Я не могу! Не могу! У меня нога застряла в стремени, не могу выбраться! – обреченно крикнула она, не прекращая попыток слезть с почти целиком погрузившейся в топь лошади. Тяжелая туша тащила за собой хрупкую Илинку, искавшую в мутной трясине стремя, в котором намертво застряла ее нога. – Не получается! У меня не получается!

– Сейчас! Держитесь! – он поднялся, отшвырнув палку. В голубых глазах юноши отражалась паника, а пульс зашкаливал от разгоняемого по крови адреналина. Ничего иного не оставалось… Он отошел на пару шагов назад, глубоко вздохнул и кинулся в болото.

Трясина так затягивала, что Янко с первых шагов уже с трудом переставлял ноги. Но, сцепив зубы, он хватался за ветви склонившихся к топи деревьев и ступал все дальше и глубже, с трудом нащупывая кочки. Разразившаяся гроза становилась все сильнее, небо прорезали молнии, а болотная жижа была непроходимой. Конюх путался в тине, а пальцы соскальзывали с ветвей, за которые он пытался держаться, дабы хоть как-то сохранять равновесие. Если бы он только мог предотвратить все это! Если бы только вовремя вспомнил об этом месте!

– Илинка!

– Янко! Скорее же!

Но до госпожи было еще несколько метров, а на поверхности уже виднелась лишь ее голова. Он не мог допустить ее гибели!

– Дайте мне руку! Попытайтесь же, ну! Давайте… – и, взревев от усилия, Янко уцепился за сухую корягу, торчавшую из самой трясины. И, наконец, добравшись до девушки, схватил ее за плечо и с силой потянул к себе. Трухлявое дерево треснуло, юноша соскользнул одной ногой с кочки и провалился по колено, глухо простонав. Грубая кора раздирала ладонь, словно заставляла отказаться от последнего шанса на спасение, но он не сдавался. Янко тащил госпожу, но стоило ему хоть на секунду замешкаться, как болото затягивало ее обратно:

– Это стремя! Мне не вытащить ногу!

– Сапог! Попытайтесь скинуть сапог! Я тяну вас! – и когда конюх в очередной раз дернул Илинку на себя, та поджала ногу. И вдруг ее ступня выскользнула из обуви, выпустив девушку из смертоносного плена. Она была свободна! Но каждое движение давалось с трудом, словно трясина вознамерилась принять в свои сети очередных путников, обреченных на мучительную гибель. Там, куда угодила лошадь, уже ничего не виднелось. Илинка боролась с топью, но ладонь соскальзывала с руки своего спасителя. Вдруг мужчина почувствовал, как ее хватка ослабла, а прежде широко распахнутые от животного ужаса глаза девушки закрылись. Янко вновь потянул на себя Илинку, как дерево в его руке внезапно хрустнуло. Ливень хлестал по лицу, застилал глаза, а конюх отчаянно соображал, что делать дальше:

– Илинка! Вы слышите меня? Сейчас хватайтесь за меня! Я отпускаю корягу! Я отпускаю, вы забираетесь на меня и хватаетесь за нее сами, хорошо?! Под ней есть кочка, спасайтесь! А потом кричите, я уверен, что вскоре вас найдут!

И это решение было таким очевидным и пугающим одновременно – на миг Илинка схлестнулась испуганным взглядом с отчаявшимся взглядом Янко. Он разжал пальцы. Хрупкое деревце распрямилось, а юноша попытался плашмя лечь в трясину, чтобы девушка смогла как-нибудь забраться на него. Он никогда не был трусом. Он не знал, где его настигнет смерть, и как бы ни мечтал дожить до самой старости в своем доме в окружении детей и внуков – отчего-то всегда полагал, что его кончина будет гораздо ближе. Неужели так скоро?

Илинка сперва не сообразила, что произошло, и зачем ее спаситель вдруг прыгнул в болото. Она не могла понять, чего он хотел, потому как от страха уже просто совсем ничего не осознавала. Но когда до нее все же дошел смысл действий Янко, из глаз девушки вновь хлынули слезы – теперь они оба пропадут! Оба! Конюх уже погружался в трясину, но его ладонь все еще сжимала руку девушки, а непослушные губы вдруг зашептали:

– Забирайтесь на меня, доамна… Вы не должны погибнуть. Простите… Простите меня за то, что я не уследил… – его голос дрогнул. Илинка, замотав головой, схватилась дрожащими пальцами за его рукав, не зная, откуда взять силы на то, чтобы исполнить его приказ. Если она выберется, он утонет? Он не может утонуть!

– Я не могу так, я…

– Я умоляю вас! Сейчас же цепляйтесь за меня! – и под его мучительный стон Илинка все же впилась в руки молодого человека, чтобы выбраться. Она вскрикнула, когда Янко от тяжести ее тела еще больше погрузился в болото. Но он не позволил бы девушке вновь завязнуть и подтолкнул к дереву, за которое та с трудом ухватилась. Стоило Илинке ощутить под ногами твердую почву, как из глаз вновь полились слезы:

– Янко… – она обернулась так резко, что опять едва не упала. Юноша пытался выбраться сам, но от неловких движений болотная жижа плотнее облегала его. – Нет, не смей сдаваться! Попытайся… Перевернуться ко мне!

Янко уже почти целиком погрузился в трясину. Он уже не шевелился, но это не помогало ему, а растягивало агонию – он знал, что ей одной не справиться. И вдруг его осенило:

– Илинка…

– Что? – едва слышно ответила девушка. Янко попытался высвободить хотя бы одну руку:

– Там на лошади… кажется, есть сумка, посмотрите, если я ее не оставил в замке, попробуйте… Там веревка!

Окрыленная призрачной надеждой на спасение, Илинка рывком поднялась. Быстро огляделась вокруг, дабы выискать какие-нибудь кочки, по которым смогла бы добраться до берега.

– Ты, главное, не шевелись, хорошо? – она сделала неуверенный шаг. А затем еще… И берег казался таким близким – это позволило ей увериться в своих силах и через считанные секунды все же достигнуть суши. Илинка побежала к лошади, стоявшей чуть поодаль. Конь испуганно заржал, но девушка ловко перехватила поводья, заставив его успокоиться. Дрожащими руками она расстегнула прицепленную к седлу сумку и, достав оттуда веревку, облегченно крикнула:

– Скорее! – крик Янко заставил ее тут же броситься обратно к болоту. Девушка принялась быстро разматывать веревку.

– Лови! – она бросила ее в болото, и Янко подался за ней, увязнув едва ли не по самое горло. Но не поймал. И судорожно вытягивая веревку обратно, девушке было даже страшно подумать о том, что она может не успеть! Нужно было собраться! Сейчас же… Она кинула веревку снова и вскрикнула от радости, когда юноша, наконец, схватился за нее, обмотав вокруг своей руки. Илинка подбежала к лошади и привязала веревку к седлу, потянув за поводья:

– Идем… Давай же, пошел! – и вместе с конем, ведомым девушкой прочь от болота, начал выбираться Янко. Топь отпускала его тяжело, словно не желала сдаваться и освобождать из плена несостоявшуюся жертву. Но ноги конюха достигли земли, он отпустил веревку и замер, попытавшись отдышаться. Дождь хлестал с неистовой силой, но юноша почти ничего не чувствовал кроме сильнейшего озноба, сотрясавшего тело.

Илинка подбежала к Янко и обессилено упала перед ним на колени. Они живы… Спаслись!

– Доамна… – его голос прозвучал совсем хрипло и еле слышно. Янко вскинул грязное лицо к лицу девушки и слабо улыбнулся. Застонав, он попытался подняться. – Вы спасли мою жизнь… Вы храбрая, я обязан вам… Теперь… – и его взгляд лучился таким невообразимым обожанием, а улыбка была такой искренней, что девушка не смогла не улыбнуться в ответ:

– Нужно как-то возвращаться… Твой конь остался жив, а вот мой…

– Все позади, госпожа, слышите?.. – и Янко посмел сжать руку Илинки в своей большой ладони, заворожено отметив, какими тонкими были ее изящные пальцы. Конюх поднялся, и хоть ноги его все еще были ватными, помог встать Илинке. От дождя грязь не засыхала и мутными разводами стекала по их лицам, застилая глаза. Дорога была размыта, отчего идти по ней было невозможно. Подсадив девушку, юноша помог ей взобраться на коня:

– Нужно возвращаться, укрыться от непогоды, до города все еще далеко, но…

– Прости меня, я… я не хотела, чтобы так все получилось…

– Я сам виноват в том, что рискнул ехать через лес, поэтому давайте просто… Скорее будем выбираться отсюда, хорошо?

И, едва переставляя ноги, Янко повел лошадь обратно в сторону замка. Его бил озноб от холода и после пережитого страха. А мрачный лес еще сильнее сгущался, не позволяя рассмотреть пути, по которому они шли. Казалось, ему не было конца. Юноша знал, в какой стороне находился замок, вот только идти было почти что невозможно:

– Да, доамна, идти еще далеко…

– Смотри, там какая-то хижина! – девушка вдруг махнула рукой в сторону замеченной покосившейся избы.

Янко замер, попытавшись припомнить, откуда она могла бы здесь вообще быть. Он же знал почти каждое дерево в этом лесу, но никогда не видел прежде этот дом. Девушка спрыгнула с коня и, схватив юношу за мокрый рукав, потянула в сторону дома:

– Давай переждем грозу, пожалуйста, хотя бы немного, – оба прекрасно понимали, что в такую непогоду добраться до замка будет непросто. И тогда они побежали, чтобы спрятаться под крышей. Достигнув жилища, Янко отцепил от седла холщовую сумку и ступил к двери, прежде на всякий случай громко постучав. Та распахнулась со скрипом, словно разрешив войти незваным гостям, и юноша шагнул первым.

Несмотря на то, что снаружи строение выглядело ветхим, внутри было сухо и даже не холодно. Крыша протекала только в дальней части дома, а густой слой пыли на старой деревянной мебели говорил о том, что за этим местом уже давно никто не ухаживал. Вещи были раскиданы по полу, все вокруг была опутано витиеватой паутиной, которую юноша смахнул, чтобы госпожа смогла присесть.

Илинка зябко поежилась, но, оказавшись под крышей, почувствовала себя лучше и устало опустилась на какой-то деревянный ящик. Дом сложно было назвать жилым. Он скорее походил на старый сарай, где беспорядочно валялась всевозможная утварь, а плотные шторы скрывали за собой грязные, пыльные стекла, сквозь которые невозможно было ничего рассмотреть. Вечерело, а ливень все не прекращался. Янко молча озирался по сторонам в поисках чего-нибудь, что позволило бы им хоть немного осветить эту ветхую лачугу. Он чиркнул мокрой спичкой по наждачной бумаге, которую достал из сумки, и пусть не с первого раза, но комната, наконец, озарилась тусклым светом. Юноша обнаружил на полуразвалившейся печи старую свечу и зажег ее:

– Я раньше не видел этого места. Никогда бы не подумал, что в чаще кто-то мог жить, – он обернулся на дрожавшую от холода девушку. Конюх подошел и опустился перед госпожой на колени. Ее волосы были мокрыми, а лицо влажным от дождя. Она была перепачкана в болотной тине, но казалась ему самой красивой на свете. Янко вновь возблагодарил бога за то, что он уберег их от беды. Он не боялся за свою жизнь, хоть и знал – случись что с госпожой, его явно казнили бы. Просто при мысли о том, что по его вине могла бы погибнуть доамна, юноша содрогался от ужаса.

– Сколько же нам придется пробыть здесь? – прошептала Илинка, обхватив плечи, ее бил сильный озноб.

– Вам холодно? Нужно… наверное, попытаться растопить печь, вот только здесь нет поленьев, – Янко поднялся, не в силах смотреть на усталое лицо девушки. Его самого трясло от холода и сырости. Нужно было придумать, как согреться. Конюх принялся переворачивать все вверх дном и, наконец, обнаружил старый сундук с тряпками. Чихнув от взметнувшейся в воздух пыли, Янко на миг задержал в руках какое-то покрывало и встряхнул:

– Вот, смотрите, что я нашел, доамна! Укройтесь, будет теплее… – он протянул его девушке, и та принялась кутаться в него, а юноша покачал головой и тихо продолжил. – Нет, так не пойдет. Вам бы переодеться. Может, тогда посмотрите сами какую-нибудь одежду? Там вроде есть.

Илинка, растерянно кивнула, согласившись с тем, что толку от тряпки действительно мало, и принялась сама осторожно вытаскивать из сундука вещи:

– Мне так жаль утопшую лошадь…

– Да, этот конь был чудесным скакуном.

– Эти животные много значат для тебя… – Илинка перехватила расстроенный взгляд и склонилась над сундуком. – Это моя вина. Если бы я не ослушалась тебя, все было бы иначе.

– Моим долгом было спасти вашу жизнь!

– А здесь, кажется, раньше жила семья… с ребенком, – девушка с улыбкой отложила детское платье в сторону и достала изрядно поношенную, затертую местами рубаху. – Возможно, это подойдет тебе. Тоже переоденься.

Янко неловко взял протянутую ему вещь и, благодарно улыбнувшись, принялся расстегивать на себе грязный кафтан. В тусклом свете его загорелая кожа отливала золотом, и когда Илинка, обернувшись, протянула юноше еще и брюки, то невольно скользнула взглядом по его фигуре, отчего ее щеки жарко вспыхнули. Юноша был невообразимо красив. Сильное тело было идеально сложенным, и Янко становился еще привлекательнее, когда его лицо озаряла улыбка. Но доамна резко отвернулась и заговорила чересчур громко, словно хотела перебить свои мысли:

– Теперь уж точно придется держать ответ перед… Бужором. Прошлой ночью я и без того попала к нему в немилость, а уж теперь… – она усмехнулась, прижав к груди какое-то найденное старое платье. Янко застегнул рубаху и с улыбкой покачал головой:

– Вы не переживайте, госпожа, даст бог, мы вернемся раньше, чем хозяин приедет из города. Бывало, он и на недели пропадал, когда уезжал вместе с Марку. А в замке едва ли пир не закатывали, – он взял свечу и подошел к Илинке, остановившись слишком близко. Девушка подняла глаза на юношу, лицо которого озарялось тусклым пламенем свечи, и невольно улыбнулась тому, как он сам смотрел на нее. Янко забыл, как дышать, от того, насколько близко было прекрасное лицо его госпожи. И бушевавшая вне этой хижины гроза отрезала их от всего мира, призвав забыть о том, что же происходит вокруг. Кто они… Где?

– Янко… – и она позвала его так тихо, что конюх даже не сразу смог оторвать взгляд от губ доамны.

– Да, госпожа?

– Я бы хотела…

– Хотели?..

– Переодеться. Отвернись.

– О, да, я… Конечно же, я… – он спохватился, резко отшатнувшись, чтобы не смутить Илинку и не повести себя неуважительно. Девушка несколько мгновений простояла в нерешительности. Ситуация казалась ей абсурдной, но ливень хлестал с неистовой силой, и пути для отступления не было. Илинка бы не отказалась забыться спасительным сном хотя бы на несколько часов. Отвернувшись от Янко, девушка непослушными от холода пальцами принялась расстегивать грязный пиджак и блузку. Юноша стоял покорно и не мог позволить себе поддаться искушению и обернуться, тем самым подставив свою голову под топор палача. Это было табу, было непозволительно, но он предательски часто дышал, прикрыв глаза. Какой она могла быть? Но ему не нужно было видеть, достаточно было представить, как грубые, плотные одежды соскользнули с хрупкого девичьего тела. Ее нежная кожа была молочного оттенка, такая светлая, словно жемчужная – ей не под стать носить чужие и старые вещи, но Илинка была совсем не такой, каких господ прежде видел Янко. Вторая жена Бужора была горделивой и капризной. Всегда недовольная каторжной работой слуг, девушка не вызывала симпатии ни у кого в доме. Про первую супругу ему рассказывали, что она принимала всех рабов за предмет мебели. Разве стал бы кто-либо из них вот так просто заводить с ним, простым конюхом, беседы? Бледная длинноволосая Илинка с глубокими черными глазами сошла бы за великолепную сирену, в сети которой мог угодить бы каждый, едва завидевший ее. Прекрасная доамна… Жена старого дьявола.

– Как думаешь… – девушка бесшумно подошла к нему и положила ладонь на плечо, отчего юноша вздрогнул и обернулся, – придется остаться здесь?

Янко бросил быстрый взгляд на окна, по которым хлестал дождь, и кивнул:

– Вы ничего не бойтесь. Думаю, не будет хуже, если мы переждем грозу здесь. Конь тоже очень устал. Да и вы, я вижу, едва ли стоите на ногах. Давайте я…

И, не договорив, Янко принялся вытаскивать из сундука старое тряпье, дабы создать для девушки что-то наподобие лежанки на полу. Илинка, плотнее закутавшись в одеяло, благодарно кивнула. Она села и спрятала лицо в старой пахнувшей плесенью ткани. Девушка очень сильно устала – так сильно, что с трудом осознавала все происходящее с ней. И когда вдруг стало тепло, а на ее холодные руки легли горячие ладони юноши, Илинка обернулась, устало посмотрев ему в глаза. Янко осторожно прилег рядом, чтобы согреть ее – знал, что и без того позволяет себе слишком много, но не мог позволить доамне замерзнуть.

– Я просто подумал, что может так… Будет теплее? Вам нужно отдохнуть.

И от его слов девушка вздохнула и расслабилась, умиротворенная близостью юноши. Такое было с ней впервые. Изнеможенная Илинка знала, что впереди еще предстоит безрадостная встреча с мужем, но сейчас она засыпала в крепких объятиях конюха.

* * *

Сильная гроза помешала Бужору провести в городе столько времени, сколько планировал. Ему приходилось совершать длительные вылазки из замка, но всегда старался вернуться затемно. Где-то за пару дней до последней женитьбы, в очередной раз обратившись к своим бесценным фолиантам, старик отыскал нечто важное. Хоть времени проверить догадки тогда не нашлось, он все равно запланировал поездку в Брашов и не был намерен от нее отказываться. Бырцой, стараясь больше не вспоминать события минувшей ночи и непокорность новой жены, всячески настраивался на кропотливую работу. Но не думать о том, как нежна была кожа его молодой супруги, он не мог. В свои довольно немолодые годы он старался жить так, чтобы чувствовать себя как минимум на двадцать лет моложе. Взяв под контроль разум, Бужор старался подчинить себе и тело, все еще готовое к плотским утехам.

Бырцой находился в городе уже более десяти часов, которые провел в непримечательной книжной лавчонке. Однако здесь ему всегда удавалось найти именно те книги, что были нужны – «Натуральная магия» и «Оккультная философия». Он отослал Марку в замок еще на закате, дабы тот подготовил все необходимое к его возвращению. Исписав несколько листов какими-то формулами и схемами, Бужор уже собрался уходить, чтобы успеть посетить еще одно место, но разразилась страшная гроза. Проклиная все на свете, старик собрал все книги и записи и приказал кучеру готовить экипаж. Всю дорогу, которая из-за непогоды заняла несколько часов, он пытался разобрать в темноте кареты то, что писал несколькими часами ранее. Что же… Время почти пришло, осталось совсем немного. Еще чуть-чуть для достижения той цели, во имя которой Бужор жертвовал самым важным – временем. Он ухмыльнулся, а по телу разлилось умиротворенное тепло. Те ингредиенты, которые трудно достать, он изобретет сам, и пусть катится в пропасть весь мир! Скоро он станет тем, кому будет безразлично течение времени и страх перед неизведанным – ему будет подвластно всё.

Карету сильно трясло на размытых дорогах, отчего Бырцой раздраженно прикрикивал на извозчика, повелевая ехать быстрее. Нужно было как можно скорее вернуться в замок, потому что ему не терпелось приступить к долгожданной работе. Когда за полночь им удалось добраться до дома, гроза все еще бушевала. Бужор вышел из экипажа, злобно сверкнув глазами на сидящего на козлах вымокшего кучера, и спешно направился в замок, дабы скорее увидеть супругу. Илинка была нужна ему. Немедленно! Его поверенный уже спешил навстречу хозяину. В свои сорок лет Марку Крецу не имел семьи и родных и был предан своему господину. Мужчина всегда был исполнителен, пунктуален и просто до безобразия претенциозен. К тому же их с Бужором объединяло одно общее мировоззрение – они оба ненавидели людей. Управляющий был недурен собой: черноглазый и черноволосый, высокий, стройный, с мужественными чертами лица – его можно было назвать человеком приятной внешности, если бы не его взгляд. Он был холодным, отчужденным, безразличным ко всем, на кого бы ни смотрел. Лицо Марку украшал шрам, и это делало его образ еще более мрачным:

– Доброго вечера, домнул. Посмею доложить о неприятности, случившейся в ваше отсутствие, – губы Марку скривились, словно ему было сложно говорить об этом. – Ваша молодая супруга посмела покинуть замок, в то время, как я…

От услышанного у Бырцоя на мгновение перехватило дыхание. Он резко перебил управляющего, взвизгнув:

– Что? Где она?!

– Дело в том, господин Бужор, что она… до сих пор не вернулась.

Бырцой мог бы поклясться, что на несколько секунд у него и вовсе остановилось сердце. Как она посмела? Его лицо исказилось от ярости и удивления одновременно, а ноздри широко раздувались. Старика затрясло крупной дрожью так, что, стуча зубами, он ядовито прошипел:

– Так почему ее еще не нашли?! – он подошел к Марку очень близко, последний отвел взгляд и мотнул головой. Он упустил ее, провинился. И если старик решит наказать его, это будет заслуженно. – Я тебя спрашиваю! Почему ее до сих пор нет дома?! КАКОГО ЧЕРТА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?!

Мужчина не ответил, скривившись от воплей старика, которые громогласным эхом разнеслись по замку. Была еще одна деталь, о которой ему предстояло сообщить – с кем уехала его супруга. А может и вовсе… сбежала. А так как на улице еще шел сильный дождь, то искать сейчас беглецов было невозможно. Все дороги размыло, и не осталось никаких следов. Бужор прожигал взглядом идиота Крецу и трясся так, будто бы сошел с ума от произошедшего. А что если не найдут ее? А если с ней что-то случилось? Кругом болота и леса. Куда только могла направиться эта девица?! Все сорвется… Все полетит в бездну – все его труды, весь смысл жизни… Всё. Еле сдержав желание схватить Марку за грудки и как следует тряхнуть, Бужор произнес уже тише:

– Собирай на поиски всех. Всех. Ты понял? Я хочу, чтобы вы нашли ее живой и невредимой. У тебя времени до утра, – его сердце обливалось кровью от мыслей о том, что Илинке мог прийти конец раньше времени. От бессилия и злобы Бырцой сжал кулаки, а слуга покорно кивнул ему, промолчав о самом главном. Но Бужор будто прочитал его мысли и окликнул мужчину уже на выходе из гостиной:

– Кто посмел ей запрягать лошадей?

Но Марку даже не успел ответить, как позади них раздался звонкий голос Бьянки:

– С ней поехал Янко, домнул! – взволнованная и бледная девушка возникла на пороге другого входа в комнату. Глаза ее были красными от пролитых слез, а нос и дрожавшие губы опухли. Прошло уже так много времени с тех пор, как ее возлюбленный уехал из дома с их госпожой. В голове у девушки рисовались ужасные картины возможной беды, а разразившаяся буря приумножала ее страхи. Несчастная уже была готова умолять хоть бога, хоть дьявола найти ее жениха. И ей пришлось просить последнего. Служанка даже не успела задуматься о наказании Янко за его провинность. Она безумно боялась за его жизнь. Только бы нашли!

Бужор подошел к ней медленно, прожигая свирепым взглядом, а внутри у него полыхала жгучая ярость. В этом доме уже никто не боится его? Что о себе возомнил этот щенок, посмевший увезти его жену?!

– Ты уверена в том, что сказала? – он приблизился к девушке так тесно, что ощутил ее взволнованное дыхание. Склонившись к ее заплаканному лицу, старик остервенело прошептал. – Илинка… уехала вместе с ним?

И когда в ответ девушка тихо прошептала: «Да», он схватил ее за горло, с диким ревом пригвоздив к стене под ее испуганный крик.

Марку дернулся к ним, но, не сделав и пары шагов, замер в нерешительности. Он будто ощутил, как и на его горле смыкаются пальцы хозяина. Бырцой не ослабил хватку до тех пор, пока Бьянка не начала задыхаться и дергаться в конвульсиях. Она не плакала и даже не пыталась сопротивляться, лишь в ужасе смотрела в глаза Бужора, впившись дрожавшими пальцами в его руки. Убьет ее? И пусть убьет! И все это кончится… Для нее кончится. Но старик резко отпустил ее, и девушка упала на пол. Она закашлялась, жадно хватая ртом воздух, а горло саднило так, будто она наглоталась битого стекла. Но она не жалела себя, не боялась наказания – Бьянка только хотела, чтобы этот старик нашел ее Янко живым и невредимым.

Бужор, наклонившись, потянул ее за волосы. Он заставил служанку посмотреть на себя и прохрипел:

– Никакие молитвы не помогут твоему Янко, когда я найду его.

Хозяин отшвырнул девушку от себя и направился к выходу, не удостоив никого больше взглядом. И при выходе с отвращением бросил Марку:

– Разыщи их. Немедленно.

Ночная мгла сменилась утренней зарей, а бушующая гроза прошла, уступив место легкому предрассветному туману. С каждым днем осень становилась все ближе, забирая последние дни уходящего лета. И судя по тому, как погода не жаловала, то предстоящее время года грозило выдаться и вовсе дождливым и холодным. Деревья раньше времени сбрасывали пожелтевшую листву на сырую землю, а воздух был свеж и прохладен.

В замке все просыпались, едва всходило солнце, дабы скорее заняться работой, но этой ночью были те, кто и вовсе не спал. Бужор сидел в кабинете за столом, сложив руки перед собой и, не отрывая взгляда, смотрел на тлеющие в камине угли. После бессонной ночи вид у него был изможденный, лицо осунулось, а вокруг глаз залегли темные круги. С тех пор как старик вернулся домой, он не выпил и глотка воды. Испепеляемый яростью, он закрылся в кабинете, превратившись в хищника, упустившего добычу. Прошло уже несколько часов, а его беглянка жена так и не была поймана. Одному лукавому было известно, где она могла находиться вместе с этим ничтожным слугой. Бужор прежде вообще не обращал на него внимания, разве что слышал о том, что Бьянка пылала какими-то чувствами к этому щенку. И это было ему абсолютно безразлично. Он – единственный правитель, которому девушка должна подчиняться. Хоть та и была покорна телом, ее душа ему и вовсе не сдалась.

Бужор был готов, наконец, начать то, к чему упорно стремился столько лет. Но все планы срывались! Эта паршивая Илинка решила затеять с ним игру в кошки-мышки! Но она ошиблась в одном – он был куда сильнее, нежели та могла представить. И как только она вернется, он раз и навсегда вобьет это в ее голову.

От мыслей, что с дрянной девчонкой могло что-то случиться, Бырцой нервно передергивал плечами и стискивал зубы от бешенства. Для него ее потеря была подобна концу света. Одержимый гневом и страхом одновременно, он ни о чем другом думать не мог. Бужор перебирал бумаги, исчерканные различными схемами и формулами, и отшвыривал их в стороны, злобно рыча, словно зверь. За эту мучительную ночь ожидания его кабинет был разгромлен. Внезапно нащупав какой-то маленький предмет, старик вытащил его из-под кипы бумаг, хмуро и сосредоточенно на него уставившись. Это был медальон. Недорогая, но излюбленная вещица его первой жены. Пальцы у Бужора слегка дрогнули, когда он раскрыл его. В глазах у него застыл холод, стоило Бырцою взглянуть на то, что увидел внутри. Это был крохотный портрет, написанный каким-то малоизвестным художником по просьбе Шофранки. На нем была изображена семья… Счастливая мать, серьезный отец и их маленький сын, так похожий на своего родителя. Сердце старика сжалось на долю секунды, пока он рассматривал этот крохотный, но такой жестокий отголосок из прошлого. Но секунду спустя он моргнул, избавившись от наваждения, и с силой захлопнул медальон. А затем, с размаху швырнул его в самый дальний угол кабинета. Ударив кулаками по столу, Бужор резко поднялся, тяжело задышал, ощутив, как очередная волна ярости затмевает разум. Где же эта проклятая Илинка?!

Раздавшийся стук в дверь оторвал его от ненавистных мыслей о ней, и старик рявкнул:

– Кто там?! Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге появился потрепанный от долгих поисков Марку. Бырцой прищурился, прожигая его свирепым взглядом. Не желая утруждать себя лишними вопросами, ждал, когда же тот сообщит ему хоть что-то. И Крецу проговорил:

– Доамна вернулась.

Старик напрягся так сильно, что его затрясло:

– Она только что въехала во двор вместе с конюхом. Прикажете привести их?

– Я выйду сам. Иди за мной.

Бужор, тяжело дыша, вышел в коридор и направился к лестнице. В мозгу его билась одна беспощадная мысль о том, как бы ему сдержаться и не придушить эту девицу, возомнившую себя свободной и беспечной. «Убью ее!» Злоба рвала его на части! Подгоняемый кровожадными мыслями, старик выбежал во двор, где должна была появиться его молодая жена. Девушка действительно была там, спешившись с лошади, она стояла возле Янко, облаченная в какие-то безобразные тряпки. Увидев ее, Бырцой зашипел, как змея, сжав кулаки, и представил, как бы в его стальных пальцах хрустнула ее шея. Дурная девка! Та, услышав его тяжелые шаги, обернулась, и когда их взгляды встретились, Бужор ощутил удовлетворение. В ее глазах читался испуг, вероятно, от скорой неожиданной встречи с супругом. Девушка развернулась к нему, инстинктивно сделав шаг назад, когда тот оказался совсем близко. Илинка увидела его почерневшие от ненависти глаза, и внутри у нее все похолодело. Она еле сдержалась, чтобы не перехватить за руку Янко, безмолвно ища защиты. Этой ночью, вдали от замка и его отвратительного владельца, ей показалось, что прежняя жизнь была страшным сном. Но грезы кончились, и она вернулась в реальность.

Илинка не успела опомниться, как Бужор размахнулся и наотмашь с силой ударил ее по щеке. Девушка вскрикнула и пошатнулась. Янко дернулся навстречу старику, но, не сделав и шага, замер под беспощадным взглядом хозяина. Тот выставил перед ним руку, оскалившись в омерзительной улыбке:

– Хочешь защитить свою доамну, щенок? Попробуй! – он шагнул к нему сам и заорал так громко, что его лицо исказилось в страшной и злобной гримасе. – А ну назад, раб! Я шкуру с тебя спущу прежде, чем ты только тронешь меня! Назад!

Янко тяжело дышал, глядя на Бырцоя не менее ненавистным взглядом, а желваки ходили на его красивом и мужественном лице. Как же он хотел одним ударом проломить этому ироду его башку, чтобы тот больше даже и пальцем не касался Илинки! Девушка стояла рядом, держась рукой за пылающее после пощечины лицо, а в глазах застыли слезы. Она не страшилась за себя, все, чего сейчас боялась – только бы Янко не натворил бед. Илинка выступила между конюхом и супругом. К ним уже спешил Марку, держа в руках длинный хлыст, и был готов отразить любой выпад в сторону хозяина. Глядя на Бужора, девушка заговорила срывающимся от волнения голосом, почувствовав, как вместе со страхом в ней рождается еще большее к нему отвращение:

– Домнул… Янко не виноват. Это я попросила его сопроводить меня в город. Гроза застала нас в лесу и…

– Замолчи! – его визг был таким громким, что она отшатнулась. Старика трясло от злости, он, брызгая слюной во все стороны, вновь закричал, – закрой рот, грязная девка! Ты рискнула ослушаться меня! Как ты посмела?! – он занес руку для следующего удара, но увидел, что на этот раз она не закрыла глаза от ужаса, готовая стойко принять его выпад. Янко вновь напрягся. Но Бырцой вдруг опустил руку, злобно скривившись. Он обернулся на слугу, проговорив уже спокойнее. – Марку… Сопроводи госпожу в замок. Нам с ней предстоит долгий разговор.

И когда тот подошел, небрежно перехватив под локоть Илинку, она дернулась из его рук, вскрикнув:

– Не смейте прикасаться ко мне! Я могу пойти сама. Уберите от меня руки! Сейчас же отпустите меня, Марку! Мне больно!

Кто бы только знал, чего стоило Янко не двинуться с места. Он не сводил пронизывающего взгляда с хозяина. Как же он ненавидел его! Как же хотел заставить его подохнуть! От одной мысли, что тот может сделать с доамной, сердце конюха обливалось кровью. Но старик заговорил сам, обратив к нему гневное лицо. Его голос стал вкрадчиво тихим:

– Ты что же возомнил о себе, гаденыш? Что сможешь тягаться со мной? – его тонкие губы опять растянулись в мерзкой ухмылке, показав желтые зубы, – запомни, сукин сын, в этом доме я твой хозяин! И все здесь принадлежит мне! И ты сам, и твоя безродная девка, которая днями и ночами отдается мне. Хотя почему же тогда твоя? – смешок, сорвавшийся с его губ, был похож на лай старой собаки. Янко застыл как вкопанный. Бужор довольно ощерился, внезапно заметив за спиной конюха Бьянку, о которой сейчас шла речь. – Запомни, смерд, только я здесь решаю, будешь ты жить или сдохнешь.

Бырцой отвернулся, не удостоив взглядом спешившую навстречу служанку, и направился в замок. Его не заботило больше ничего. Самое главное, Илинка была жива! С ней было все в порядке. Но раз уж нахалка оказалась такой самонадеянной и посмела ослушаться его, придется донести до нее еще раз установленные им требования. И неповиновения больше не будет. Иначе ее кончина придет гораздо раньше, чем могла бы наступить.

– Янко! Ты вернулся, господи, Янко! – Бьянка жарко обняла его и разрыдалась. – Я так боялась, что с тобой что-то случилось! Слава богу, ты вернулся, я же говорила, говорила тебе! Да ну ее, эту госпожу, с ее прогулками, я как чувствовала, что что-нибудь произойдет! Янко?

Конюх обратил искаженное непониманием лицо к девушке и едва слышно проговорил:

– О чем говорил этот старик?

– А о чем он говорил? – испуганно пролепетала Бьянка, впившись в руки любимого.

– О вас с ним… Это правда?.. – и стоило конюху задать вопрос, как служанка разразилась еще большими слезами. Конюх превратился в каменную статую, ведь кровь в его жилах словно застыла, отчего не мог пошевелиться. В ушах шумело, а ладони сжались в кулаки от охватившего его гнева. Что Бырцой сделал с его Бьянкой? Что сделает с Илинкой? Этот негодяй может совершить все что угодно, но… Он не позволит ему!

– Отойди! – взревел юноша, но Бьянка схватила его за руки, попытавшись удержать:

– Нет! Не пущу, Янко! Я прошу тебя, оставь его! Он тебя убьет!

– Почему ты не рассказала мне?! – юноша закричал так громко, что она отпрянула, в рыданиях закрыв лицо ладонями. – Как ты позволила ему мучить себя?! Как часто это было, Бьянка?! Ты должна была сказать мне!

– Я не могла! – крикнула она, вскинув заплаканные и полные боли глаза на юношу. – Как я могла рассказать тебе о таком ужасе?! Ты ведь оставил бы меня, ты же не захотел бы…

– Что ты несешь?! – его резкий возглас заставил ее замолчать. Янко пораженно уставился на девушку, с губ которой сорвались такие страшные слова. – Как тебе в голову только пришло, что я бы оставил тебя? Если бы узнал, что это животное насилует тебя? Кто я в твоих глазах, Бьянка?! – он метнулся к ней, схватив за плечи, и с силой встряхнул – Я бы убил его! Еще тогда я бы покончил с ним! Я убью его!

– Янко, ты чего?! Эй?! – выбежавший из дома Стефан в считанные мгновения оказался рядом с другом. Он дернул его на себя, заставив отпустить девушку, уже пребывавшую на грани обморока. Юноша резко развернул на себя конюха, лицо у которого было искажено болью. Он будто стал выглядеть старше, а пустой взгляд не выражал ничего. Стефан нахмурился:

– Там Илинку… увели.

И стоило ему упомянуть имя госпожи, Янко круто обернулся на замок. И, сбросив с плеч руки друга, юноша устремился к дверям. Бьянка испуганно оглянулась на него, не в силах вымолвить и слова. От охватившей слабости она едва не упала, но ее вовремя подхватил Стефан:

– Да возьми ты себя в руки! Не видишь, что вообще творится?! Дернуло же их выехать без его ведома! Вставай… – юноша обнял девушку за талию, призвав держаться на ногах. Но Бьянка его будто и не слышала, ее взгляд был прикован к дверям замка.

Что же она натворила? Но разве Бужор не узнал бы сам, с кем уехала хозяйка? В любом случае ведь узнал бы! А значит… Она не виновата.

Янко вбежал на кухню, злобно скользнув взглядом по дверям, ведущим в подвалы. И, ошалело оглядевшись, он готов был свернуть шею каждому, кто посмел бы хоть пальцем тронуть ни в чем не виновную Илинку:

– Где хозяин?! Где он?!

– Ты видела, куда они увели доамну? – нервы у него были натянуты, как струны, словно еще мгновение – и он сорвется.

– Мой мальчик… Они… забрали ее. Но домнул не должен причинить госпоже зла! – Нана тронула юношу за плечи, попытавшись успокоить. Но Янко грубо оттолкнул ее, часто дыша:

– Ты даже не представляешь, какой он демон, Нана! Ведь он…

– Не нужно было выезжать без спроса, я ведь предупреждала доамну и тебя. Вы не послушали меня!

– Нана! Он разрушил жизнь Бьянки! Он убьет Илинку! Скажи, куда они повели ее?! Что говорили?!

– Я ничего не слышала, Янко, – расплакалась кухарка, – может быть, Марку повел ее в кабинет господина. Мне кажется, голоса затихли где-то на лестнице и…

Внезапно раздался исступленный женский крик, отразившись от стен замка оглушительным отчаянием.

– Илинка… – ее имя сорвалось с губ юноши умоляющим шепотом. Он бросился в коридоры, громоподобно взревев. – Илинка!

– Стефан! Останови его! Держи его! – истошно кричала Бьянка. – Останови его!

Все происходило, словно в тумане. Казалось, замок содрогался с каждым криком той, которую мучили в его стенах. Много ли он повидал на своем веку? В нем случалось не много смертей, но его камни были пропитаны кровью. Он помнил и жил душами тех, кто некогда были его хозяевами, его слугами, его обитателями. И вот уже не первый десяток лет замок вбирал в себя боль, что испытывали новоприбывшие жители.

– Не лезь туда! – нагнавший друга Стефан резко дернул его на себя, заставив отвернуться от лестницы.

– Иди к черту, Стефан! Они не смеют трогать ее! Слышите? – бесновался юноша, пытаясь вырваться. – Отпустите ее! Я виноват! Я!

– Ты сделаешь только хуже! Уймись, они убьют тебя! И ее!

– Ублюдки! Она же ни в чем не виновата! – Янко так громко кричал, как будто пытался заглушить мучительные крики Илинки.

* * *

– Уберите от меня свои руки! Не смейте… Я приказываю! – кричала Илинка, сопротивляясь, но Марку непреклонно и грубо тащил ее за собой. Девушка замолчала, когда Крецу принялся открывать дверь, ведущую туда, куда прежде она стремилась попасть, чтобы разгадать тайны, хранимые ее мужем. Ключи зловеще лязгнули, и управляющий открыл тяжелую дверь. Илинка испуганно замотала головой, дернувшись в руках мужчины, но он толкнул ее вперед. Она шарахнулась назад, столкнувшись с Марку:

– Нет… Я не пойду туда… Не смейте меня трогать! – ее последние слова переросли в громкий крик, когда мужчина, невзирая на ее упрямство, варварски схватил за плечи и снова ее толкнул. Но на этот раз так сильно, что девушка упала, провалившись во тьму невидимого коридора. Она больно ударилась локтями о холодную каменную кладку пола. И не успела подняться, как прислужник зашел следом и захлопнул за собой дверь. Она вскинула затравленный взгляд на его лицо, освещенное тусклым светом висевших на стене факелов. Что они сделают с ней? Что будет с Янко?

Марку грубо поднял ее на ноги, заставляя идти первой. Ей предстояло понести наказание. Узкий коридор плутал в лабиринте поворотов, девушка шла молча и часто дышала. Было слышно, как стучали ее зубы. Неужели… это конец? Голос Марку громко отразился эхом от сырых стен:

– Стойте! – он обошел ее, остановившись. И девушка заметила массивную деревянную дверь с решетчатым окном. Мужчина толкнул ее внутрь, а сам остался стоять у входа. Илинка огляделась и в ужасе отступила в самый дальний угол. В одну из стен, на уровне чуть выше ее головы, были вбиты железные кандалы.

Ей показалось, что прошла вечность, пока она рассматривала свою темницу. Стены будто сдвигались вокруг нее, забирая последнюю надежду на спасение. Ее экзекутор не заставил себя долго ждать. Бужор с перекошенным от ярости лицом зашел внутрь. Илинка сжалась, затравленно глядя на своего палача, а он ответил ей жестоким и безжалостным взглядом и сухо прошипел, обратившись к Марку:

– Держи ее.

Крецу коротко кивнул и передал хлыст в руки старика. Девушка отпрянула от Марку, едва тот подошел ближе. Она попыталась вырваться, когда сильные пальцы сомкнулись на ее запястье:

– Что вы делаете? Не смейте! Нет, не надо… Бужор?! Вы сошли с ума? Вы сошли с ума! Ничего же не случилось! Я вернулась! Я вернулась, вы же видите! – она понимала, что любые попытки освободиться были бесполезны. Но не боль страшила девушку, а унижение, какому ее хотел подвергнуть старый безумец.

Бырцою уже порядком надоело это бессмысленное представление. Он подошел к непокорной супруге и с размаху ударил ее по лицу, разбив губы.

Илинка со стоном зажмурилась и ощутила во рту соленый привкус крови. Ее упорство было сломлено. Марку резко сцепил железные браслеты на ее запястьях, и девушка безвольно повисла, распятая на цепях лицом к стене. Бужор безжалостно разорвал на ней платье до самой поясницы, обнажив спину. Старик медлил, упивался моментом, желая оттянуть предстоящее удовольствие. Его челюсть была плотно сжата, а на губах подрагивала кривая ухмылка. Он заставит эту девку покориться ему. Он ее хозяин! Только он решает ее судьбу!

– Моя дорогая доамна… Вы не оставляете мне выбора. Мои слова для вас закон, и вы нарушили его! ТЫ ЕГО НАРУШИЛА!

И первый удар плетью был таким сильным, что девушка истошно закричала, а стены эхом застонали ей в ответ. Илинка беспомощно забилась в кандалах, когда ее спина была рассечена в кровь вторым неистовым ударом:

– НЕТ! ПРЕКРАТИТЕ! НЕ НУЖНО! БУЖОР!

Но ее крик звучал песней для него, услаждал слух, а по венам быстрее побежала кровь, вызывая ликование. Старик обрушил на нее еще удар, с каким-то диким, свирепым наслаждением глядя на то, как ее нежная белая кожа на спине вспарывается кроваво-красными длинными полосами. Девушка кричала, рыдала в голос, до умопомрачения сгорая от адской боли, которая разрывала ее тело от каждого беспощадного удара плетью. Она умоляла и проклинала изверга одновременно:

– О, ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! МЕРЗАВЕЦ! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! НЕНАВИЖУ! ПОЖАЛУЙСТА ХВАТИТ! Я НЕ ВЫНЕСУ… ОСТАНОВИСЬ!

Но Бужор бил еще и еще, его хлыст уже окрасился кровью. Даже когда Илинка уже замолчала, он никак не мог остановить наказание. «Она теперь усвоит, кто ее повелитель! Эта дрянь поймет, кто тут решает, жить ей или умереть!»

И еще! Удар! Еще и снова! Перед глазами бесновавшегося Бырцоя все сплелось в единый головокружительный клубок ярости. Сырой затхлый запах, исходивший от стен, смешивался с запахом крови. И старик бил, уже не замечая того, что девушка безвольно висит на цепях, не реагируя на его выпады. Бил до тех пор, пока Марку не перехватил его руку перед очередным ударом. Бужор, на губах которого белела пена, даже зарычал, обратив к своему слуге разъяренное лицо. Но тот крепко держал его, не позволив больше ударить девушку. Голос мужчины прозвучал тихо, но уверенно:

– Достаточно, домнул. Вы убьете ее.

Бужор не ответил, глядя пустым одичавшим взглядом в глаза Марку. Он уже потерялся в реальности. Перед ним словно разверзлись врата ада, но Сатаной там был только он сам. Старик медленно отступил, посмотрев на Илинку. На ее спине не осталось ни одного живого места, не тронутого хлыстом. Ужасающие кровавые раны покрывали ее спину от шеи и до бедер. А Бырцой любовался ими, как бесценным произведением искусства. Он потянул к себе хлыст, который, скользнув по каменному полу, оставил на нем багровую дорожку. И, обратившись к Марку, Бужор вполголоса произнес:

– А теперь приведи ко мне этого щенка.

* * *

Сознание возвращалось к ней тяжело, прорываясь сквозь пелену страшной боли и дикой усталости, сковавшей все тело. Она не хотела цепляться за эти мимолетные всполохи реальности, охотно отдавая себя во власть тьмы, которая спасительно уносила ее в свою глубокую бездну. Сквозь боль она слышала, как с потолка капала вода, гулко разбиваясь о каменный пол.

Шли часы, а тишина, воцарившаяся в подземелье после того, как истерзанная девушка впала в забытье от нанесенных увечий, вновь нарушилась новыми стонами. Илинка не слышала их потому, что боль от ран, которыми была покрыта ее спина, заглушала все. Ее так и не сняли с цепей. Прикованная кандалами к стене, девушка продолжала безвольно висеть, то приходя в себя, то опять теряя сознание.

Все стихло спустя несколько часов, но безумие еще витало в воздухе, приправленное тяжелым запахом крови. Илинка очнулась, ничего не видя перед собой, и тяжко выдохнула. Она попыталась выпрямиться, но от слабости у нее ничего не вышло, а боль охватила с такой силой, что с губ ее сорвался громкий стон. Ей дико хотелось пить. От жажды пересохло в горле, а запекшаяся на губах кровь мешала открыть рот, чтобы вздохнуть. Но она даже не могла плакать. В голову Илинки стали закрадываться более губительные мысли. А что дальше? Теперь ее оставят здесь? Умирать?.. А может быть, где-то тут, за стенами, вот точно так же прикованы уже превратившиеся в скелеты… первые две доамны Бырцой. Она будет третьей… И никто никогда не узнает, что сталось с ней.

Спина болела так сильно, что девушка уже начала мечтать о скорой смерти. Безмолвие промозглого подвала нарушалось ее тягостными стонами и трудным дыханием. Но, балансируя на грани реальности, Илинка вдруг услышала какие-то звуки. Она медленно подняла голову и прислушалась. Она слышала их ранее. Она их узнала. Доамна нашла в себе остатки сил, чтобы встать на ноги и прислонилась щекой к холодной стене. Шорох был рядом… Будто кто-то метался, как зверь в клетке, а чьи-то стоны становились все громче, наполняясь большей и большей мукой. Глухой лязг цепей стал свидетельством того, что не одна она была здесь пленницей. Девушка прошептала:

(Отрывки из дневника Бужора Бырцоя)

…Сегодня умер Дорел. Это случилось после полуночи, я еще не спал, когда услышал, как истошно начала кричать Шофранка. Дорел мертв. Конец всему. Все года потрачены впустую, все мои знания обратятся в прах, как и я сам, когда смерть заключит меня в свои зловонные объятия. Я не могу описать своего состояния. В глазах меркнет, я будто гнию изнутри.

* * *

Как это могло случиться, как?! КАК я просчитался?! Как я не смог узреть ошибки! Нет… Нет, моей вины в том нет, это все он! Это все он виноват! Слабак, ничтожество, поганое отродье, загубившее мне всю жизнь! Его мать сводит меня с ума. Она не дает мне похоронить его. Она не выходит из его спальни и не подпускает никого к мертвому телу. Безумная женщина! И это она будет говорить мне, что я безумен. Только из-за того, что она делает это со мной…

Я не могу остановиться, я не могу прекратить. Я не могу убить себя… Нет! Выродок! Вонючий выродок! Труп! Вместо сына труп! И я буду трупом. Я буду мертвецом…

* * *

Я был так близок к цели. Я почти держал ее в руках и даже ощущал этот сладкий запах вечности. Что делать мне? Я разбит. Не помню, какой сейчас день, не знаю время суток. Этот кабинет стал мне могилой…

…Он не выдержал. Он был слишком болезненным от рождения. Его мамаша сделала из него растение, загубив мне все. Сегодня я усыплю ее. Мне нужно забрать тело Дорела, пока оно не начало разлагаться. Ему не место больше в моем доме. Он неудачник.

* * *

А что если… если попробовать?! О, не может быть. Как же раньше мне не пришло это в голову! Как же я мог быть таким слепцом?! Я должен поехать в город, скорее. Нельзя ждать! Время, драгоценное мое время идет на секунды. Eu nu mai sunt un prizonier de aşteptările colaps! Мне нужна Амдуат!

Каким идиотом оказался Арнальдо де Вилланов со своими рассуждениями в «Зеркале алхимии». Да кому нужен этот философский камень? Все алхимики кретины.

* * *

«И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть Книга Жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть, и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть, и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. И кто не был записан в Книге Жизни, тот был брошен в озеро огненное». (с)

* * *

Что же делать? Никак не сходится… Выписки из Амдуат говорят о том, что в первый день солнцестояния можно открыть врата, но у меня не получится. Я не успею! А все потому, что умер этот чертов Дорел! Надеюсь, он горит там в аду! Все не так… Теперь все идет не так.

Нужно собраться! Еще раз все проверить, оно должно получиться. Оно не может у меня не получиться. Я Творец, единожды узревший истину. Оккультисты ничего в этом не смыслят. Глупцы, уверовавшие в силу несуществующего Идола. Я сам себе Господь.

Как там говорилось?.. Как же? Надо записать еще раз, чтобы заучить и запомнить.

Ахалалелъ атабвалъ.

Эльма лекаркамур, Азвах.

Оде фадеуль ланме, оде ламах.

* * *

Не могу поверить, боюсь писать. Все идет стабильно. Мне нужна ночь, мне нужно достать белладонну и фиалковый корень. Если полнолуние будет в созвездии Льва, управляющего Солнцем… Все может получиться! Да! Да… Нужно только выбрать верные слова. Составить свою молитву из проклятий. И я стану единственным.

Беспокоит только, что Шофранка уже несколько дней не покидает своей спальни, как я приказал запереть комнату Дорела. Попытался сегодня поговорить с ней. Сколько можно страдать, когда жизнь и без того уже на исходе, а никакого смысла она по-прежнему не обрела?!

В который раз поражаюсь людской глупости. Ведь нет ничего ужаснее, как лелеять собственную боль и замыкаться в ней настолько, что конечной точкой страданий станет паранойя.

* * *

Не знаю, насколько еще осечек хватит моей выдержки. Нет, я вновь придерживаюсь плана. Один я сведущ в том, как был сотворен этот мир, что есть течение времени! Отвар почти готов. Я должен это сделать… Я должен попытаться. Как принимать? Как заливать его? Иглы, мне нужны иглы.

* * *

У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ! Я СМОГ! Я СОТВОРИЛ ETERNITATE! Я не могу поверить… Я не могу поверить! Несчастные… Никто не видит моего ликования! Никто не сможет разделить со мной чудо, сотворенное не БОГОМ! Я БОГ! Я единоличный идол! Глупцы… О, глупцы. Покойники в живой плоти. Гореть вам в аду! Вы будете гореть в аду! Это невероятно. Я подлинный среди толпы лицедеев. Я! Истинный!

Ассиратум лишь вымысел! Его не создают из серы и соли… А только кровь и антуриум… КАК можно было быть такими болванами? Исписать столько книг о том, как обрести вечность! Выдумать этот философский камень! Я СОЖГУ ВСЕ ЭТИ БЕСТОЛКОВЫЕ КНИГИ! Вымысел для олухов.

* * *

Это неописуемо. Это чувство заставляет мое сердце биться чаще. Я ощущаю, как помолодел на много лет. Все еще не верю в стабильность результата, но так или иначе начало положено. Я даже предположить не мог, что мне удастся найти корень лунной орхидеи и сделать из него настойку. Секрет оказался прост. Нужно было добавить жабьих языков от тринадцати особей, выловленных, когда Луна и Марс находились в знаке Водолея. Главное, чтобы больше не было отторжения ртути, но я накаливал ее в новолуние. И девяти дней не прошло… А я уже смог. Только бы больше не было осечки.

* * *

Шофранка пропала. Пропала, чтоб ее черти драли! У меня нет времени искать ее, я не собираюсь тратить на это свое время. Оно слишком мне драгоценно. Возможно, наступит момент, и я перестану считать его, даже годы. Но пока мне ценна каждая секунда, а эта женщина решила играть со мной. Пусть катится в ад. Надеется найти своего сыночка в раю? Глупая, глупая, глупая!

Приказал искать ее. Если к вечеру не найдут, я выпорю ее сразу же, как появится. У меня нет на нее времени! Нет времени… Ах, как же это? Ахалалелъ атабвалъ. Ахалалелъ атабвалъ. Может попробовать, может попробовать чеснок и вино? Чеснок и вино… Я читал, они уменьшают свертываемость крови. А то дела ни к черту.

* * *

Ее нашли. Шофранка утопилась. Утопилась. Сбросилась с утеса возле моря. Ее тело разбилось о камни. Глупая женщина. Зачем она сделала это? Никчемная и мертвая. Как я и говорил – все кругом трупы. Я не стану им. Я им никогда не стану. И я не буду делать это с ней. Нет, я не буду. Она не жена мне больше, чтобы я желал видеть ее рядом. Безумие, безумие… Оно пахнет разлагающейся плотью. Она такая страшная. Обезображенное водой тело пролежало три дня на скалах. Я не позволю вносить его в замок. Пусть выбросят псам. Я не стану хоронить ее в склепе Бырцоев, как не стал и ее сына. Смерды.

* * *

Все пошло не так, все не так. Что-то пошло не так. Мне мало, мало этих ингредиентов. Чего-то не хватает. Кровь поганого Дорела давно стухла. Мне нужна другая. Свежая, живая. Это все Шофранка! Шофранка! Чтобы она горела в аду! Ее похороны отняли столько времени. Они вынудили меня положить ее в склеп. И мне кажется, что я все еще ощущаю ее вонь. Я слышу ее ночами. Она ходит. Она ходит. Она ищет Дорела. Но она мертва, мертва. Мертвецы лежат в гробу и гниют в земле. Это не она. Они все хотят свести меня с ума! Нет. Не выйдет.

МНЕ НУЖНА КРОВЬ… Чистая, девственная. Мне нужно найти рожденную в первой фазе Луны под знаком Водолея. Водолея.

* * *

Я нашел ее. Я нашел ее! Сколько же времени было на это потрачено! Сколько же! Это было непросто. Непросто найти ту, которая бы подошла мне. Жертвы… Жертвы, почему только я иду на них? Я не мог привести ее в дом. Я женился. Ей восемнадцать, она так юна и маняща. Сколько… Сколько я уже не был с женщиной? Очень долго. Не могу, не могу ее тронуть!

Она нужна мне чистой. Но глядя на ее тело, не оскверненное и непорочное, мне хочется сделать ее своей. Мне хочется увидеть в ее глазах отвращение и испуг. Слаще меда. Сильнее меня, это сильнее. Нет! Нет! Нет! Мне нужно сосредоточиться во имя великого дела. Я покорил время, я обуздал законы природы. Еще чуть-чуть…

Мне нужна ее кровь. Мне нужна вся ее кровь до последней капли. Мне нужно выдержать шесть лун. Они вернут мне утраченное, они спасут меня. Я не смею умереть. Искушение не сильнее меня.

* * *

Почти все готово. Почти… Я уже у цели. Я ощущаю ее даже на вкус. Соленая… Как бесконечное море. Бездонная сила моя дает власть над смертью. Все было так непросто. Все слишком сложно там, где я один. Там, где только я властвую над временем. Глупая девка едва все не испортила. Я взял ее крови для пробы совсем немного. Совсем чуть-чуть. Но она испугалась, она орала так, что я подумал, будто небо обрушится на Брашов. Мне пришлось сделать все силой. Мне пришлось забрать ее вниз. Одурманенная моим зельем, она сводила с ума и меня. Как же это тяжело. Дьявол! Дьявол бы ее побрал! Она искушение. Ее тело – это моя темница. Но я хочу войти в нее. Хочу ощутить, как она будет бояться меня. Мое тело сильно, моя душа вечно молода. Я хочу ее!

* * *

Я сломался. Я сломался! Она сломала меня! Это отродье, это искушение Сатаны, решившего бороться со мной. ВСЕ БЫЛО ПОЧТИ СОТВОРЕНО! Что делать? Что делать мне? Столько лет… Я сорвался. Я глупец. Она виновата, она виновата, она виновата! Пусть она горит в аду! В аду… куда я отправил ее. ЧТО ДЕЛАТЬ? ЧТО ДЕЛАТЬ МНЕ?

День, ночь. Утро и вечер. Рассвет и закат. Три луны. Четыре проклятья. Четыре… Я проклят? Нет. Нет. Нет. Нет. Я не сдамся. Я сильнее плоти. Черная похоть поработила меня. Но я найду, найду идеальный экземпляр. Это поганое убожество грязно. Я взял ее.

Нужно найти чемерицу. Я знаю дату Великого дня.

Нужно найти ту, что рождена в Великий день.

* * *

* * *

Она должна быть рождена в зимнее солнцестояние. Поз знаком Рыб, когда под стеллиумом будет Черная Луна и соединение Марса и Венеры. Она будет само совершенство. Она идеальна, как бриллиант. Мне нужно только найти ее. Она уже существует. Нужно только найти. Ее кровь, ее жизнь станет моим спасением.

Слова Амдуат лягут на нее точно шелк. Останется только подождать, когда она проживет со мной всего семь лун. Я изменил рецепт. Все безукоризненно. Мне останется только найти путоросли. На болотах опасно. Отправлю туда кого-нибудь. Путоросли и прах моей матери сотворят безупречный состав. Я найду ее. Я сдержу свою похоть. На то есть рабы. Моя жажда больше не коснется моего Грааля. На этот раз я не ошибусь.

* * *

Я нашел. Сегодня я видел ее. Илинка Прутяну. Мое абсолютное совершенство.

Прошло больше двух недель, а замок и его обитатели до сих пор помнили, что за наказание понесла их госпожа, посмевшая ослушаться хозяина. В воздухе словно витали отголоски ее страшных криков, мучительных стонов, а каменные стены, местами поросшие мхом от влажности, источали едва ощутимый, но пугающий запах крови. Несмотря на то, что жизнь продолжалась и дальше, гнетущая тишина, воцарившаяся во владениях Бырцоя, вызывала у всех стойкое чувство страха. Он глубоко поселился в сердцах тех, кто, так или иначе, стал невольным свидетелем произошедших событий. Слуги незаметно и бесшумно старались передвигаться по дому и выполнять работу. И лишь одна из них не прятала свое горе за молчаливой покорностью. Бьянка буквально сходила с ума. Она не сочувствовала хозяйке, она не собиралась лить слезы над ее несчастной судьбой, как это делали многие. Она страдала по тому, кто понес совсем незаслуженное наказание. Ее бедный Янко.

Только спустя сутки избитую Илинку Бужор разрешил вернуть в покои. Конюх оставался там по его приказу еще три дня. Без еды и воды, подвешенный на цепи, как провинившийся раб, он беспомощно истекал кровью. Его раны на спине от плетки местами были такими глубокими, что потом потребовалось вызывать лекаря, дабы тот стянул их швами. Ради чего Янко вытерпел все это? Девушка знала, что не из страха перед Бужором, не из-за смирения невольного человека. Он желал бы, чтобы его наказали сильнее. Сильнее, нежели Илинку, которая единственная была во всем виновата! То, что ее любимый жертвовал собой во имя этой девки, приводило Бьянку в ярость. Что Янко испытывал к своей госпоже? Она желала бы знать правду. Но ей очень страшно было услышать ее. Особенно теперь, когда он знал о том, какая сама она… несовершенная. Им некогда было даже поговорить о том, что он узнал о ней. Юноша выздоравливал, набираясь сил, а она смиренно и с готовностью помогала ему в этом.

Бужора сегодня не было дома. Последнее время он очень часто уезжал в город, пропадая по не известным никому делам. Может быть, потому, что оставлять непослушную супругу одну было сейчас не страшно. В ее состоянии, когда только начала вставать с постели, та вряд ли вновь нарушила бы его запреты не покидать пределы замка. А может быть, еще и потому, что в своих сумасшедших делах он спятил окончательно. Из кабинета, когда Бужор бывало не покидал его денно и нощно, слышался его громкий голос, рассуждающий сам с собой, временами злобный, но радостный смех, а иногда грохот разбиваемых вещей. Иногда из-под закрытой двери источался непонятно откуда взявшийся смрад. Бырцой редко кого допускал туда навести порядок, но Бьянка была едва ли не единственной, кто имел доступ к его кабинету.

Вот и сейчас, смахивая нескончаемую пыль с книжных полок, протирая огромные фолианты и складывая на стол разбросанные по полу бумаги, она продолжала думать, как ей стать для Янко по-прежнему любимой. Ей уже явно начинало казаться, что ее возлюбленный предает их мечты, лишь бы остаться возле другой, которая должна быть погребена здесь навечно. Поджав губы, девушка нагнулась, чтобы поднять упавшую под стол какую-то совсем потрепанную книгу в разорванной кожаной обложке. Она водрузила ее на самый верх рукописей, исписанных непонятными символами. Бьянка осмотрелась, убедилась, что в кабинете прибрано и она может отсюда убраться, как ее взгляд опять опустился на поднятую книжку. На черной обшарпанной обложке был выдавлен герб Бырцоев. И в ее памяти проскользнули несколько моментов того, как Бужор постоянно носился с этой книжицей, требовал иногда приносить ему ее в спальню посреди ночи, и было видно, что боялся потерять. Любопытство взяло верх, Бьянка осторожно, подцепив пальцем обложку и сразу несколько страниц, раскрыла книгу. То была скорее тетрадь, исписанная корявым почерком хозяина. В ней по большей части содержался текст, нежели непонятные знаки, поэтому служанка и не поспешила захлопнуть ее обратно. Будучи не обученной грамоте настолько, чтобы сочинять поэмы или расписывать письма, она знала буквы достаточно для того, чтобы составлять их в слова. Листая страницу за страницей, она пробегалась глазами по строкам, ничего толком не понимая, как взгляд зацепился за знакомое ей имя Илинки, и тут она сосредоточилась. Водя ногтем по словам, девушка беззвучно шептала их, силясь разобрать значение. И по мере того, как ей это удавалось, на лице Бьянки отражалось непомерное удивление, затем растерянность, сменившаяся шоком и даже злобой. Так вот оно что… Перед ней был дневник старика, который тот по ошибке или в спешке забыл спрятать в недоступное никому место. В последних записях, какие смогла разобрать служанка, она прочла то, что и вызвало у нее бурю эмоций.

Илинка еще была девственницей. Ее простыни после всех ночей оставались чисты не потому, что она была опорочена кем-то до брака с Бырцоем, а потому, что он ее не трогал, предпочитая изливать свою грязную похоть в нее – Бьянку. Открытие поразило девушку настолько, что она отшатнулась от стола, а потом бросила дневник ровно на то место, на котором он и лежал. Так значит, поганый Бужор берег для каких-то своих жутких целей невинность прелестной супруги, в то время как все унижение, боль и отвращение за нее переживала она? И Янко тянулся к своей госпоже неужели потому, что знал правду? Конечно, зачем ему теперь опороченная служанка, когда можно отдать свое сердце целомудренной доамне?

Бьянка со злостью сжала в руках пыльную тряпку, скрутив ее до такой степени, что та едва не порвалась. Представив вместо нее в руках шею своей госпожи, она отступила к дверям, ощутив, как на глазах выступают слезы. Они огнем жгли ей веки, а затем заскользили по румяным щекам, оставляя влажные дорожки. Болезненное отчаяние охватило сердце, когда все больше и больше она осознавала то, что смогла прочесть. Она не заслужила все это! Выскочив в коридор, девушка с шумом захлопнула за собой тяжелую дверь и прислонилась к ней спиной. Дрожа от беззвучного плача, Бьянка тихо прошептала:

– Ну, что же… Это мы еще посмотрим…

Она бегом бросилась прочь от места, ставшего ей еще более отвратительным. Кто знает, какие еще мерзкие тайны мог хранить в себе кабинет Бырцоя. Слезы все лились из ее глаз, когда служанка вбежала в кухню и чуть не упала на пороге, запутавшись в длинном подоле своего платья. Нана, раскладывавшая овощи для супа, обернулась, а на лице у нее отразилось беспокойство:

– Девочка моя, что случилось? – в сердце кухарки закралось нехорошее подозрение, но она не стала строить догадки.

– Где мой Янко? – боль, плескавшаяся в глазах несчастной, сменилась холодной решимостью. Ей нужно увидеть его! Увидеть, чтобы он взглянул на нее и сказал в очередной раз, что точно и навсегда любит ее единственную, несмотря ни на что. – Где он, Нана? Он у себя в комнате? На конюшне? Где?

– Я не видела его с утра. Ты же знаешь, как только ему чуть стало лучше, он… – женщина поморщилась, было видно, как нелегко даются ей слова, – сразу занялся работой.

Бьянка нутром почуяла ложь в этих словах. Нана явно что-то скрывала. Янко не был намерен мириться с наказанием от хозяина. Нехорошие подозрения заставили ее сердце облиться кровью:

– Он… с ней? Он у доамны?

Нана замотала головой и принялась суетливо бросать крупно нарезанные картошины в закипающий бульон:

– Понятия не имею, не знаю я, где он. У вас что-то случилось? – она обернулась, взглянув на раскрасневшуюся Бьянку. – Ты можешь все рассказать мне, а там и Янко, глядишь, появится, – она попыталась улыбнуться. Ох, зря она позволила юноше отправиться навестить госпожу. Сердцем чуяла, не к добру это.

И стоило только девушке взглянуть в глаза кухарки, как все ее догадки сразу же оправдались. Значит, он у Илинки. Значит, та опять победила… Сдержав рвущиеся из груди рыдания, Бьянка швырнула на пол грязную тряпку, а затем, развернувшись, выбежала из кухни. «Не допущу этого! Никогда не допущу! Никогда не потеряю его! Янко мой… Он только мой! Мой!» – она замерла возле лестницы, взглянув наверх в темноту этажей. Страшные мысли, одна хуже другой, вдруг охватили ее страдающий разум. Она грубо утерла слезы с пылающих щек. У нее нет другого выхода. Она устала нести на себе чужой крест. Это не ее доля, а окаянной доамны. Нехорошие помыслы родились в ее голове: «Прости меня, Стефан…»

* * *

Илинка, облаченная в свободную ночную сорочку, сидела на постели, укрывшись тремя пуховыми одеялами. Длинные пряди ее волос ниспадали на плечи. С самого утра у нее опять поднялась температура, а заживающие раны, покрывавшие всю спину от шеи до поясницы, вновь стали кровоточить. Нана помогала госпоже справиться с болью, делала примочки и перевязки. Но никакая телесная мука девушки не шла в сравнение с душевной. Стала ли молодая доамна испытывать страх перед своим сумасшедшим мужем больше, нежели раньше? Если и так, то это чувство не было сильнее ненависти, пылающей все ярче. Она никогда ему не простит пережитой боли и унижения. Она никогда этого не забудет и не позволит Бырцою вновь причинить ей вред! Да, она скорее сама убьет себя, чем допустит, чтобы он коснулся ее хоть пальцем. Но, так или иначе, девушка была уверена, что час его расплаты наступит. И она будет той, кто лично заставит мучителя страдать.

Илинка знала, что Янко пришлось куда хуже, и в его муках полностью винила себя. Бужор запретил ей покидать спальню, но она не смогла бы сделать этого, даже если бы пожелала, так была слаба. Но с каждым днем ей все больше хотелось увидеть конюха, дабы убедиться, что он тоже набирается сил. Рассказов Наны о нем было недостаточно. Поэтому, когда она утром узнала, что ее умалишенный муженек опять отбыл в город, попросила кухарку пригласить в ее покои Янко.

За окном уже смеркалось, а на небе сквозь густые облака стал пробиваться блеск первых звезд, когда в дверь спальни постучали. Илинка встрепенулась и подтянула одеяло повыше к подбородку. Она глубоко вздохнула, ощутив волнение:

– Войдите.

И когда Янко ступил за порог, прикрыв за собой дверь, в глазах девушки вспыхнула радость. Они не виделись две недели и даже не могли поговорить о случившемся. Юноша изменился… Его взгляд стал иным – холодным и решительным, а плотно сжатые губы придавали ему мужественный вид. Но стоило только ему взглянуть на госпожу, как мгновенно вся его стальная броня пала, уступив место восхищению. Склонившись перед хозяйкой в низком поклоне, Янко старался быть сдержанным, но сердце его трепетало. Столько недель он изнывал от желания увидеть ее, столько мучился от того, что пришлось пережить его доамне. Но сейчас, увидев ее, он ощутил себя счастливым, убедившись в том, что с ней все хорошо.

Примечания

Доамна – обращение к замужней женщине, госпожа (рум.)