«Я свидетельствовал о своей вере. Северный Кавказ изнутри
Отец Киприан - священник необычный: он прошел две чеченские войны. Был на передовой, ему приходилось сидеть с солдатами в залитых ледяной водой окопах… Он выносил раненых с поля боя, не забывая о своих прямых обязанностях: исповедовал, крестил, отпевал и даже венчал. Освобождая ребят, он несколько раз был в плену, шесть раз его водили на расстрел…
«Практически все солдаты принимали меня. Среди тысячи лишь два–три не хотели открывать своё сердце, чуждались. Но Господь с ними. И вот, для кого я был православным батюшкой, для кого боевым товарищем, а для кого - весточкой из дома, где их любят и ждут. Не батюшка, а батя. Который заслонит их собой и скажет смерти: «Отойди. Я не дам их. Ты сегодня здесь ничего не получишь.» И Господь даёт такую силу, и сам всё делает.
Были ли чудеса? «Был плен, и я жив. Везде, где бы я ни был, - солдатики в живых оставались. Ещё в 95-м ходили мы по Грозному вдвоём с полковником Папекяном, объясняли мирным жителям, где пункт оказания помощи, где захоронения, где воду можно взять, где хлебушек, где переночевать. И снайпер стрелял - в него и в меня. Пробил мне клобук, в сантиметре от головы. Чудо? Героизм? Это не героизм. Есть такая вещь - вера в Бога. Волос с головы не упадёт… В Урус-Мартане в 95-м попали в три засады, одна из них артиллерийская. Живы. Чудо? Или вот история с МЧС…»
Автобатальон МЧС стоял в ауле, на родине Дудаева, совершенно не прикрытый. И в последний день Рамадана боевики-смертники захотели подарок президенту своему сделать - уничтожить эмчээсовцев. Отец Киприан в то время с автобатальоном был. В карауле всего четыре ствола, необстрелянные ребята. Подъехали тридцать две машины, около 150 человек. Вышли оттуда боевики. Они готовы были уничтожить этих ребят, всех до единого вырезать, для того и приехали. «Я один папка у детей был в те минуты. Умолял Господа не допустить…» - вспоминает Киприан.
Вышел к бандитам. «Ну иды-иды, мы тэбя порежэм!» Вместо слёз и мольбы отец Киприан поздравил их с Рамаданом. Заговорил с ними о мире, о кровавой истории двух народов, о мафиозной разборке Кремля. Говорил об эмчээсовцах: «Там дети, они спасатели, они гуманитарную помощь оказывают!» А потом - снова о самих чеченцах: «Дай Бог, чтобы у вас цвели сады, чтобы дети резвились и их щебет не умолкал.» Киприан искренне желал им мира. И случилось чудо. Эти мощные, вооружённые мужчины, смертники-головорезы стояли недвижно и плакали. А потом они разъехались, а через полтора часа пришли старики и дети из соседнего посёлка и принесли эмчээсовцам угощения, как это принято в последний день Рамадана.
«Дудаев объявил его врагом чеченцев, заявив, что он будет обращать их в православие, но чеченцы называли его своим братом. А для российских солдат он был настоящим отцом. Батей».
В Москве, в своей келье Киприан ежеминутно вспоминает их, солдатушек павших: «Здесь в келье обитают души тех, кто ушёл в вечность. Тех, кого уже забывают, но никогда не забуду я. Поэтому моя служба очень длинная, длиннее многих служб, потому что я читаю несколько тысяч имён, вспоминая о каждом. По нескольку часов, два раза в день. Это же всё мои солдаты, мои друзья.»
В первую Чечню отец Киприан попал в плен к Хаттабу. Отцу Анатолию лично 38 ранений нанёс. Выводил на расстрел и Киприана: «Крикни «Аллах акбар!» - отпущу». Это кроме остальных издевательств и глумлений. «Бог меня спас, не нарушил я клятву перед Богом, и не дал Он меня убить.
«Сколько святых у Земли Русской! И все они молятся за нас. Господь берёт к себе погибших воинов - новомучеников. Смерти нет, ребята, - говорит отец Киприан солдатам, - а есть позор. Есть возможность не спасти свою душу. Честно воюйте и останетесь живы, а если вы уходите - то уходите в вечность, и там за нас молитесь. Мы с вами встретимся, это временное расставание. Новомученики русские - сколько их было во времена войн! За всю нашу историю, за все войны - сколько святых у Земли Русской! А мы - потомки этих святых, в нас течёт их кровь, в каждом из нас. Можно ли такой народ уничтожить? Нельзя. Это великая тайна России…
… Хочу, чтобы униженным на своей русской земле не был русский человек.
За мужество воинами Российской группировки был наречён ПЕРЕСВЕТОМ.
Воины силовых министерств России ласково называют его - БАТЯ.
По Воле Божией закончил служение Киприан - Пересвет.
12 июня 2005-го года, в городе Санкт-Петербурге, он принял Постриг в Великую Схиму, став старцем схиигуменом Исаакием.
Но навсегда останется с нами - всё тот же Батя, который не представляет себя, своей жизни без нас, без вас, дорогие люди!
Он - войсковой монах-священник.
Его приход - все наши воины.
Он и сейчас постоянно творит свои спасительные молитвы - за мир и любовь, за то, чтобы не гибли люди, за победу добра над злом, за нас с вами, за Землю и Славу Русскую!
Вот уже почти час, как мы с Сергеем беседуем в условленном месте – в кафешке торгово-развлекательного комплекса «Атмосфера», что близ метро «Комендантский проспект». Барменша за стойкой на нас косится: сидят два мужика за столиком и «всухую» о чём-то бесконечно говорят, хоть бы кофе, что ли, заказали... За стеклянной перегородкой, занимаясь шоппингом, туда-сюда снуют праздные люди, доносится музыка, певица томно, пристанывая, поёт хит 2012 года: «Я разлюбила тебя, и всё же какой же ты красивый... Не верь мне больше, не верь мне больше, прекраснее, чем было, уже быть не может...» Абсурдная реальность – на фоне того, что рассказывает Сергей Галицкий.
– Был 2003 год. Чечня. Роту морских пехотинцев Каспийской флотилии забрасывают в горы, – размеренно говорит он. – Ну, там разведка боем, попали в засаду, двое суток перестрелки в окружении – чисто боевой эпизод. И финал: их забирает «вертушка», которая каким-то чудом сумела сесть на камни горной речки. Загрузились в неё полностью, взяв убитых и раненых. А взлетать надо напротив Тезен-Калы – укреплённого бандитского логова, которое не могли взять толком вплоть до 2008 года. Боевики даже стрелять перестали – держат под прицелом и ждут, когда вертолёт поднимется, чтобы уж зараз всех грохнуть. И вот майор Александр Лебедев, командовавший ротой, сидит в вертолёте и понимает: «Сейчас нас расстреляют в упор». А деваться некуда. Можно, конечно, иллюминаторы выбить, дверь снять, чтобы во время подъёма из пулемётов отбиваться. Но бесполезно: МИ-8, как консервная банка, прошивается моментально даже пулями из обычного автомата. Александр Михайлович мне рассказывал: «Тут я встал в кабине на колени, упёрся стволом автомата в пол, как и положено по мерам безопасности, и стал креститься и читать молитвы. А молитвы я знаю. Все на меня посмотрели, встали на колени и тоже стали молиться. Мы молимся, вертолёт поднимается. В иллюминаторы видим «духов» в окопах, которые стреляют по нам в упор, слышим, как пули попадают в корпус... И вот что удивительно: «вертушка» была вся пробита пулями насквозь! Но ни одна пуля не попала в баки, и никого из нас не зацепило! И до базового лагеря мы всё-таки дотянули...»
– Выходит, майор в роли священника оказался. Молитва-то соборная получилась!
– На войне всякое бывает, даже и наоборот. Как это было с отцом Дмитрием Василенковым. Это наш, питерский, батюшка, настоятель храма в честь иконы Божьей Матери «Августовская» п. Бугры, за объездной автодорогой, – он очень помогает мне. Так вот он, наверное, единственный из священников современной России, кто напрямую участвовал в бою. Конечно, сам не стрелял, но бойцами командовал и под пулями перевязывал раненых, пока его самого не ранили.
Вообще ему многое пережить довелось. С 2006 по 2011 годы отец Дмитрий 14 раз ездил в командировки на Северный Кавказ, окрестил более 800 военнослужащих. Окормлял наших бойцов и во время войны в Южной Осетии. А спустя год, в июне 2009-го, на Кавказе вместе с колонной спецназа ВВ попал в засаду. «Колонна» всего из двух машин состояла, «Уазика» и «Газели», в них девять человек. На горной дороге «Уазик» подбили, все из машин выкатились на обочину. Командира сразу тяжело ранило, он – без сознания. Батюшка говорит бойцам: «Ребята, Господь с нами! Надо отбиваться». Начался бой, отец Дмитрий позвонил по сотовому в штаб Группировки, попросил поддержки и сам включился в дело – собирал пустые магазины и набивал их патронами. При этом кричал бойцам: «Не материтесь, не попадёте никуда!» Тут уж, наверное, каждый понимал по-своему: или во врага не попадёте, или в рай. Заряжает, значит, магазины и замечает, что у снайпера расход патронов большой. Прочитал ему короткую лекцию: «Ты чего из винтовки, как из пулемёта, строчишь? Ты же снайпер! Чему тебя учили?! Ищи цель!» Потом заметил, что их могут обойти с фланга, и подал команду... В общем, батюшка как бы за командира остался. Когда пришла подмога и его доставили в госпиталь, он после перевязки отказался от госпитализации и возвращения домой. Ещё три недели ездил по подразделениям, поддерживал бойцов, крестил тридцать солдат и офицеров. Повязки на ранах менял там же, при помощи местных санинструкторов. Вот такой батюшка!
История с ботинками
– Вы так хорошо разбираетесь в армейских реалиях. Служили?
– Нет, как получил в институте на военной кафедре звание лейтенанта, с тех пор с армией не соприкасался. Бывал в Чечне, но исключительно с гуманитарной миссией. Возил обувь разведчикам.
– Зачем?
– В 2006 году я записывал рассказы псковских десантников. И вот в 700-м отряде спецназа, который стоял тогда под Грозным в Дачу-Барзое и не вылазил из боевых рейдов, увидел я постыдную вещь: оказывается, у нашей армейской элиты отвратительное снабжение. Спросил спецназовцев, чего им больше всего не хватает. Уже знал, что у них батарейки для фонариков и приборов ночного видения влёт идут, и предполагал, что попросят что-то подобное. А они: «Знаешь... купи ботинки».
|
И то правда! Ноги разведчика не просто кормят, а жизнь спасают. У меня самого денег не было, так что я помалу в это дело вложился, но знакомый очень помог. Собралось более ста тысяч рублей. И поехали мы здесь, в Питере, на проспект Просвещения, в магазин «Адидас». Взяли с собой разведчика, поскольку обувь – это целая наука: какие нужны излом стопы, подошва, гортекс... Разведчик, с которым покупку потом и обмыли, выбрал ботинки французской фирмы «Соломон». Удалось взять с хорошей скидкой, по две тысячи рублей за пару, и вышло примерно полсотни пар – как раз всем командирам и заместителям разведгрупп. Если учесть, что в боевых рейдах жизнь командира – это, считай, жизнь всей группы, то большое дело сделали. Посылкой отправлять ботинки не стали, знали, что они осядут в штабе в Ханкале или ещё где. Поехали в Чечню сами и вручили из рук в руки. Солдатам привезли ещё носки, огромное количество.
– Те рады были?
– Конечно! Это были псковские разведчики из второй бригады армейского спецназа.
– ВДВ?
– Их всегда путают с десантниками, да они и сами под них как бы маскируются, но у них другие задачи – например, высаживаться там, где стратегические ракеты противника или атомные электростанции. Это то, что в обиходе называется спецназ ГРУ, но они себя называют просто глубинной разведкой, хотя тоже не точно. Разведка – разведывает, а они, кроме того, что собирают информацию, ещё и уничтожают разведанное. Могут работать на удалении 300-500 километров от фронта. Сами понимаете, что хорошая экипировка им нужна как воздух.
– А в чём они на задание выходили?
– В том, что родина дала. Жуткие берцы из кирзы, в которых обычные солдаты ходят. А у нас гортекс – это такая ткань, через которую пот от ступней легко испаряется, а внутрь вода не проходит. Это очень важно на дальних переходах, чтобы ноги не загубить, а без ног разведчику куда? Особенно в горах. Ноги – это всё, к тому же глубинные разведчики ещё и груз по 40-50 килограммов на себе тащат. Вопрос жизни и смерти.
Кстати, позже наши научились такую обувь делать. В 2008 году перед боями в Южной Осетии послали в бригаду первую отечественную партию «Гортекса». Но забыли приложить инструкцию. А у ткани из гортекса ворсистая поверхность, грязь легко пристаёт. И что первым делом делает командир, когда видит нечищеную обувь? Бойцы по приказу почистили ботинки обычным гуталином. Крем забил все поры – и конец обуви, выкинули на помойку. А на самом деле их требуется мыть водой. Это мне зампотылу бригады рассказывал, возмущаясь снабженцами: «Ребята, предупреждать же надо!»
– Ботинки, понятно, реальная помощь. А вот ваши альбомы и книги о солдатах-героях какую, на ваш взгляд, пользу принесут?
– Господь ведёт тем путём, каким ведёт. Прежде я не понимал, к чему всё делается, но недавно стал прозревать, зачем вдруг Господь меня на эту армейскую стезю направил. Это когда сам стал поводом для того, чтобы мир узнал о явлении Божией Матери в Афганистане. И моя главная задача – уразуметь, что от меня хочет Господь вот в этой части – чтобы исполнить Его волю максимально точно. Тут не высокие слова, а вижу воочию...
Судный день
|
– Как всё получилось-то? Когда я составлял первую книгу о чудесах на войне, то использовал уже готовые рассказы – из альбомов «Они защищали Отечество». А туда я собирал просто армейские рассказы, никого про Бога и чудесные случаи специально не расспрашивал, офицеры сами об этом вспоминали. И вот из таких отдельных случаев сама собой составилась книга. Когда я её выпустил, то решил сделать точно такую же вторую – и с июня прошлого года уже специально стал собирать случаи Божией помощи на войне, расспрашивать воевавших офицеров. И тут как отрубило! Полгода ничего не мог найти.
Начал, значит, я горевать: «Как же так? Раньше не просил, а давалось. Теперь прошу – и ничего!» И вдруг на православной выставке подходит ко мне женщина. В Питер она приехала из Краснодара, буквально на пару дней – привезла ребёнка в больницу и случайно на выставку заглянула. Поговорили с ней пять минут – и родился первый рассказ для книги. Назвал его «Фотограф специального назначения».
Это история про её хорошего знакомого, который, будучи в Нагорном Карабахе, предстал перед Судом Божьим. Зовут его Игорь. В советское время он состоял в спецгруппе, которая занималась съёмками стратегических объектов по всему миру. По крови Игорь наполовину русский, наполовину армянин, а обличием походит на араба. Так что чаще всего его в южные страны направляли. Приходил туда на торговом судне, сходил на берег, сливался с населением, фотографировал. Двадцать шесть стран так посетил.
– А в Карабах как попал?
– Он родом оттуда. Когда Советский Союз начал разваливаться и в Карабахе война началась, Игорь выполнял «задание партии и правительства» в Италии. Увидел там по телевизору, что на родине творится, и убедил начальство, чтобы отпустили его домой. Приехал в Карабах, вступил в ополчение простым бойцом.
И вот во время одного боя попал он под обстрел «Градами» – лежал на земле и штык-ножом землю под собой рыл, чтобы спрятаться-исчезнуть. Говорят, на современной войне нет большего ужаса, чем оказаться под «Градом». Вдруг штык натыкается на камень. Игорь продолжает в землю вгрызаться, и этот камень куда-то в пустоту проваливается. Боец немедля вползает в эту каверну и видит... огромную чёрную гору, на вершине которой стоит ангел.
Гора. На самой вершине стоит ангел, а снизу люди ползут на коленях. «И я вместе с ними ползу к нему, к ангелу-то», – рассказывал Игорь. У ангела в руках весы. Человек подползает – добрые дела на правую сторону, злые на левую. Для большинства весы в левую сторону качаются – тут же человек превращается в комочек и катится с горы вниз. Игорь оглянулся, а внизу такая масса народа, миллиарды, словно всё человечество за всю историю собралось. Причём увидел эту картину как на иконах, в обратной перспективе – чем дальше смотришь, тем лучше видно. Этакая стонущая масса людей. «И я ползу к этому ангелу, – вспоминал Игорь, – и тут понимаю, что мне нечего положить на правую сторону весов, что сейчас тоже покачусь вниз». А многие даже не доползали, сознавая, что ничего у них нет: сразу превращались в комочки и скатывались. Рядом бабушка ползла, такая простая, седенькая. Спокойно молилась и коленями переступала, приближаясь к вершине. Вот она оказалась у ангела, весы покачались и замерли. Вдруг за спиной ангела открылась светлая арка... Бабушка встала с колен и со скрещёнными на груди руками вошла туда. После этого всё закрылось, опять нахлынул стон, потемнело вокруг. А тут и очередь Игоря. Первое, что он сказал...
Надо объяснить, что жена Игоря погибла в Нагорном Карабахе, оставила четырёхлетнего сына. И он сказал: «Господи, не остави сына сиротой!» Как только сказал, так сразу очнулся и увидел человеческие лица над собой. Получилось так, что он не просто закопался, а его ещё сверху землёй накрыло от близкого взрыва – и вот долго откапывали.
Когда Игорь в себя пришёл, то стал смотреть, откуда в земле спасительный проём образовался. Вместе с бойцами очистили камень от песка, а на нём надпись: «1612». Это оказался алтарный камень армянской церкви, которая была разрушена турками в начале ХХ века, во время геноцида армян. Стали дальше раскапывать и нашли ещё несколько камней от кладки. Оказалось, что турки храм не только разрушили, но и остатки закопали, чтобы следа не осталось. «Этими камнями мы обозначили периметр бывшего храма, алтарный поставили на то место, где он и должен быть», – рассказывал Игорь.
– Игорь сейчас в России живёт?
– Да, продолжил службу. После Карабаха он ещё две Чечни прошёл, многое повидал. Но та картина Страшного Суда запечатлелась навсегда – отчётливо, во всех подробностях. Он ведь фотограф-разведчик, с профессиональной зрительной памятью.
Никола и Богородица
– Так нежданно-негаданно первая история явилась. А потом ещё одна – и тоже ко мне на выставке сами подошли. Полковник Николай Лашков. Человек весьма солидный, трезвого, даже критического ума, поскольку не просто военный, а ещё учёный – профессор, кандидат военных наук.
Он рассказал, как был спасён своим святым тезоименником. В Чечне взлетали на вертолёте, в этот момент полковник повернулся, взглянул в иллюминатор и увидел Николу Чудотворца. Не во сне, не в видении каком-то, а средь бела дня. Причём неожиданно, у полковника и в мыслях ничего такого не было. Увидел – и тут какая-то сила совсем уж развернула его боком. Обычно в вертолётах на лавочках сидят спиной к иллюминаторам, а боком – очень неудобно. Но офицер в таком неудобном положении просидел весь полёт. Когда приземлились в точке назначения, глядь, лётчики стали ходить вокруг и на бортах что-то мелом рисовать. «Что вы делаете-то?» – спрашивает. «Новые дырки от пуль отмечаем». Оказалось, что их обстреляли, но из-за шума винтов Николай Григорьевич этого не слышал. Посмотрел на меловые метки: одно из пулевых отверстий оказалось ровнёхонько там, где он сидел.
Тогда при встрече я дал визитку полковнику, и он полгода думал, стоит ли его случай предавать гласности. Ведь коллеги-учёные могут на смех поднять. Но решился.
И всё равно для книги этих необычных случаев было недостаточно... И тут совершенно случайно узнаю историю про старшину Виктора Чередниченко. Она и стала основой сборника, который уже почти готов...
Ему, дембелю, в ночь с 10 на 11 мая 1986 года в армейскую палатку явилась Божья Матерь. Накануне он вступил в коммунистическую партию и ждал выдачи партбилета, ради этого даже с демобилизацией задержался – по правилам партбилет выдавали в той партячейке, куда подано заявление. То есть старшина не был настроен религиозно, а тут въяве увидел Пресвятую Богородицу. Она его благословила перед боем с моджахедами и фактически спасла от смерти. И помогла ему спасти своих товарищей, из-за чего Виктор стал единственным солдатом 350-го полка, удостоенным высшей боевой награды Советского Союза – ордена Боевого Красного Знамени. Случай уникальный, поскольку этим орденом обычно награждали военачальников, но не солдат.
– Не боитесь, что тут духовная, так скажем, прелесть? Всё-таки явление Божией Матери...
– В том-то и дело, что здесь никаких вопросов! Как получилось...
Об этом случае я узнал в марте нынешнего года. Вышел на связь с Виктором через другого десантника, но всё никак не удавалось записать. Куда-то он уезжал, вернулся, написал эсэмэску и опять пропал. Оказалось, что он уехал на Афон. Туда ему стали звонить, узнавать, когда вернётся... А потом я понял, что всё это промыслительно.
Ну, допустим, записал бы его рассказ через видеосвязь по скайпу, когда он был у себя дома, в Киеве. И тогда бы так сообщил: я, Сергей Галицкий, записал через Интернет свидетельство какого-то десантника. Первое отношение было бы... сами знаете, мы же все к чудесам – да ещё таким! – осторожно относимся. А повернулось таким образом, что он в августе приехал на Афон и пошёл к отцу Макарию, духовнику нашего русского Пантелеимонова монастыря. И говорит: «Вот ко мне из Питера обратились с просьбой рассказать мою историю, как быть? Благословите?» А отец Макарий уже двадцать лет и Виктора, и его историю знает. Виктор же с 1991 года постоянно бывает на Святой Горе. До той поры он всюду искал иконописный образ, в котором увидел Божию Матерь, но не мог найти. И тогда киевский священник послал его на Афон, в удел Пресвятой Богородицы. Там бывший старшина-афганец явленное узнал в образе игуменьи горы Афонской. Эта икона в двух видах – и вот тот, где Богородица в лиловом монашеском облачении, совпал с тем, афганским. Виктор был просто потрясён и, когда говорил мне, снова всё это переживал... Так вот, духовник Пантелеимонова монастыря благословил всё рассказать, а одного из насельников, монаха Астерия, записать, чтобы потом было без добавлений и разночтений.
– А почему тогда ещё, в 91-м, отец Макарий не сказал Чередниченко, чтобы он свою историю опубликовал?
– Просто повода не было. Это для нас пережитое солдатом чудо. А монахи на Афоне постоянно в милости Богородицы живут, для них это обычная реальность. Для меня же, как собирателя историй, важно и то, что достоверность рассказа утвердил человек, который множество раз за 20 лет исповедовал Виктора, знает его абсолютно. Тут сомнений никаких.
– Лично для вас что-то изменилось в жизни, когда стали собирать военные истории?
– Появилось чувство определённого служения... Помню, по телевизору репортаж показывали. В Чечне в горах у окопчика стоит солдатик, а его корреспондент пытает: «Что ты здесь можешь? На себя посмотри: у тебя только автомат, четыре магазина и две гранаты – всё! А тут большая война идёт...» И солдат так ответил, что я навсегда запомнил: «А меня командир учит, чтобы враг через меня не прошёл. Вот мой окоп, вот мой сектор обстрела, а что там, в Ханкале, происходит, в других местах – это дело десятое». Сейчас вот тоже понимаю: главное, чтобы враг через меня не прошёл. Что делаю, то и делаю.
– А мы ведь тоже так работаем! – улыбаюсь сотоварищу. – Вот встреча наша... Специально вас и не искал, так уж сошлось, что приехал в Петербург и вдруг «наводку» дали. Знать, так надо.
Простились мы у эскалатора, в круговороте человеческой толпы. Крепко пожали руки и разошлись каждый по своим делам.
Ниже печатаем рассказ о явлении Пресвятой Богородицы, записанный Сергеем Галицким.
Михаил СИЗОВ
ЯВЛЕНИЕ БОГОРОДИЦЫ В АФГАНИСТАНЕ
Рассказывает старшина запаса Виктор Михайлович Чередниченко:
– В Афганистан служить я попал в 1984 году. Перед этим прошёл курсы парашютистов, потом три с половиной месяца служил в Фергане в 7-й разведроте учебного полка ВДВ. Из Ферганы нас, восьмерых разведчиков, срочно послали осваивать танки Т-62Д. А потом отправили в Кабул в 103-ю дивизию ВДВ, в отдельный танковый батальон.
В Афганистане я постоянно ощущал помощь Божью. Но было это не по моим каким-то заслугам, а по молитвам моей мамы. Когда мы были маленькие, мама, заходя в комнату, всегда крестила нас с сестрой. А сестра у меня была в школе комсоргом. Она возмущалась: «Мама, что ты делаешь?!» Помню, мама меня перекрестит, и мне на душе спокойней. Перед тем как уходить в Афганистан, она дала мне написанную на бумажке молитву. Я её храню до сих пор. А вот крестиков там из-за замполитов мы не носили.
Прежде всего вспоминаю два случая, когда я точно должен был погибнуть. Однажды мы пошли на Вардаг. Меня послали проверить кишлак. Со мной был Пётр Кораблёв. Я подошёл к дверям, толкнул – закрыты. Как и положено бодрому и физически здоровому десантнику, я двинул в дверь ногой. Со второго удара дверь вывалилась. И тут слышу непонятный щелчок! Оказалось, что «духи» поставили растяжку. Петя тоже услышал этот щелчок, хотя стоял метрах в четырёх от двери. Он прыгнул, сбил меня с ног и накрыл собой. Взрыв!.. Потом выяснилось, что маме в этот день снилось, что я пришёл домой и постучался в окно. Она проснулась, открывает окно. А там стою я: без ног, но живой. Причём видела она меня как будто наяву…
9 мая 1986 года к нам приехал Иосиф Кобзон. После выступления я вышел на сцену, подарил ему панаму, пожал руку. Он в микрофон говорит: «В Союзе, если придёте на мой концерт, скажите пароль "Кабул". Вас пропустят бесплатно». И действительно, через пятнадцать лет я пришёл на его концерт, сказал пароль – и меня пропустили. Он оказался человеком, который слов на ветер не бросает.
После того концерта мы пришли в палатку, легли. Гитара, песни… Мы отслужили уже два года, дембеля. Но уехать я пока не мог – ждал партбилета. Он, по опыту других вступавших в партию в Афганистане, должен был прийти только в августе.
Тут в палатку заходит капитан Яренко, начальник политотдела полка. Говорит: «Виктор, тут такая ситуация… Идём на войну, нужны два дембеля». Отвечаю: «Товарищ капитан! Павел Грачёв, командир дивизии, сказал: дембелей не брать!» Не могу объяснить почему, но очень часто гибли именно дембеля. (Мой земляк, Саша Корниенко, 10 апреля 1986 года написал матери письмо, что 18 апреля он должен быть дома. Тут – срочная война. Он пошёл и погиб. Осколок попал прямо в сердце. Пришёл гроб, его похоронили. А потом пришло его письмо…)
Капитан без слов развернулся и собрался уходить. Но тот, кто воевал в Афганистане, знает, что у каждого там был определённый авторитет. И если кто-то, прикрываясь болезнью или ещё чем-то, увиливает от войны, то его не уважают. Поэтому вдогонку спрашиваю капитана: «Где будет операция?» Он развернулся и говорит: «Там, где твой земляк погиб, Корниенко. На Чирикаре». И я понял, что смалодушничать, отказаться – значит предать память своего друга. Говорю капитану: «Я пойду». Он: «Надо ещё одного». Оглянулся – все ребята в палатке молчат… И тут Саша Саникович из Белоруссии говорит: «Я с тобой пойду».
Ночью, с десятого на одиннадцатое мая 1986 года, мне снится сон: я бегу и вижу маму. Она едет на «Волге» с моей сестрой. Я пытаюсь их догнать и кричу: «Мама, мама!..» А они едут дальше, не слышат меня. Тут я спотыкаюсь, падаю и разбиваю себе всё лицо. Вся челюсть с зубами падает мне в руки. Кровь льётся… Я проснулся, посмотрел на часы – три часа ночи. Пришла чёткая мысль: «Всё, это будет моя последняя война. Я там останусь». И тут же подумал: «Эх, как бы хотелось маму увидеть…»
|
Вдруг зашаталась, зашевелилась палатка. У меня аж мурашки по коже побежали. И тут в палатку входит женщина в тёмно-фиолетовом монашеском одеянии. Невероятно красивая, не могу даже описать, настолько красивая. Это была какая-то особая, внутренняя красота. В ней нежность, любовь… Женщина не сказала ни слова. Подошла к моей постели, перекрестила меня один раз. Я смотрю ей в глаза, она тоже смотрит мне в глаза. Второй раз меня перекрестила. А справа от меня спал Костя Шевчук. Я его бужу, говорю: «Костя, Богородица, Божья Матерь пришла!» Он глаза открыл, посмотрел, никого не увидел. И говорит: «Витя, тебе же на войну скоро. Ложись спи…» Женщина постояла немного, перекрестила меня в третий раз. И тихонько, как бы плывя, вышла из палатки.
У меня на душе – облегчение. Я понял, что буду жить. А через тридцать минут зашёл посыльный и говорит: «Виктор, вставайте! Идём на операцию». И мы пошли на Чирикар…
В колонне было сорок единиц техники. Впереди шёл БТС (бронированный тягач. – Ред.), за ним шла разведка. Потом – командир роты Чернышёв. Следом за Чернышёвым – я. С нами ещё тогда был Бочаров, заместитель командира дивизии.
Заехали в сам Чирикар. И вдруг у меня сжалось и ёкнуло сердце. Обычно особое, дембельское, чувство меня не подводило. Я понял, что сейчас что-то будет. И тут происходит подрыв первой машины! Почти сразу подорвали и последнюю машину. Получилось, что всю нашу колонну плотно зажали в кишлаке.
У нас два «двухсотых», два «трёхсотых» (убитые и раненые. – Ред.). По рации вызвали вертолёт. «Вертушка» начинает садиться прямо в населённый пункт. И в этот момент у меня опять ёкнуло сердце! Я хоть и был командиром танка, но пересел на место заряжающего, к ДШК (крупнокалиберный пулемёт. – Ред.). Наводчику говорю: «Наведи пушку на то место, куда садится вертолёт». Там рядом был дувал, наводчик пушку на него навёл.
Вертолёт забрал убитых и раненых и стал подниматься вверх. И тут из-за дувала высовывается треножник с ДШК и начинает целиться прямо в лобовое стекло вертолёта! Я практически мгновенно, не запрашивая у командира подтверждения, командую: «Огонь!» От дувала и ДШК ничего не осталось, снаряд разнёс всё в клочья. Тут вижу, что справа, напротив танка Чернышёва, выбегает «душара» с гранатомётом и целится прямо в нас! Всё решили какие-то доли секунды, мы смотрели с ним друг другу глаза в глаза. Он нажать на спуск не успел – я снял его из ДШК. И тут начался такой невероятный обстрел со всех сторон! Непонятно, где свои, где чужие… Кричу по связи, чтобы сдвинули подорвавшуюся машину. Машину сумели сдвинуть, мы вышли на открытое место. Но тут снова обстрел!
В этом бою мы расстреляли весь боекомплект. Не осталось ни одного снаряда в танках, ни одного патрона в автоматах…
Утром вернулись в часть. Ко мне подошёл заместитель командира дивизии Бочаров. Говорит: «Сынок, я всё видел. Фамилия?» – «Старшина Чередниченко, 3-я рота». Он похлопал меня по плечу и ушёл.
На следующий день начальник политотдела полка Яренко мне говорит: «Виктор, вас с Саниковичем срочно вызывают в политотдел дивизии!» Мы с Сашей пошли в политотдел. Там нам выдали партбилеты и сразу отправили в Союз. 13 мая 1986 года я был уже дома и наконец-то увидел свою маму…
Мы с ней пошли во Владимирский собор. Старенький священник, отец Николай, внимательно посмотрел на меня и говорит: «Сынок, запомни! Твоя мама тут два года практически каждый день на коленях просила, чтобы ты остался живым…» Именно тогда я понял, что молитва матери может вымолить со дна ада.
Мне очень хотелось найти тот образ Божьей Матери, который я видел в палатке. Мы с мамой объехали все храмы, да и вообще всё, что только можно было объехать. В одном месте мне показали икону, где собраны много образов Божьей Матери. Но ту, которую видел, я так тогда и не нашёл.
В 1992 году отец Роман, мой духовный отец, благословил меня поехать на Афон. Я встретил там чудных людей, просто ангелов во плоти! Как-то стою в храме. Темно, свечи вокруг горят… Поворачиваю голову и… вижу Божью Матерь в том образе, как я Её видел, – в палатке! Я упал на колени, у меня покатились слёзы. Это были первые слёзы в моей жизни. Я был очень жёстким, никогда такого со мной не было. И тут образовалась в моём жестокосердии первая трещина. Как скорлупа от ореха, от моего сердца стало это жесткосердие отваливаться. И внутрь прошёл свет…
Я подошёл к иконе, обнял её и говорю: «Мама!..» Мне так не хотелось её отпускать!.. Это было похоже на то, как будто ребёнок потерял свою мать и вновь нашёл её. И тогда отец Макарий из Пантелеимонова монастыря завёл меня в свою келью и благословил этой иконой. Я взял её в руки и долго-долго не выпускал…
Я могу рассказать про Афганистан очень многое. За полтора года службы только подрывался пять раз: и на фугасах, и на противотанковых минах. Пережить подрыв очень трудно. Гудит голова, звенит в ушах, не можешь ничего сказать, тошнит. Но ты живой… И понимаешь, что это чья-то рука тебя спасает, чья-то сила помогает тебе выжить. Именно поэтому я свидетельствую о силе материнских молитв и о помощи Божьей по этим молитвам. Благодаря этой помощи выжил сам и выжили многие ребята. Я никогда не отойду от православной веры. Призываю веровать, ибо Бог есть всё!
Записал Сергей ГАЛИЦКИЙ
Перед тем, как принять сан, будущий священник Николай Кравченко успел проявить себя как доблестный защитник Родины.
Служа в воздушно- десантных войсках, как их называют, «крылатой пехоте», он не раз принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе. И здесь ему не раз приходилось испытывать на себе действие Вышних сил. В самые опасные моменты сражений эти силы незримо хранили его. С отцом Николаем беседует корреспондент Валерий Духанин.
— Отец Николай, вы рассказывали, как участвовали в военных действиях на территории Чечни. Были ли в Вашей жизни или жизни других солдат и офицеров такие случаи, когда Господь проявлял Себя?
— Были, а как же! Допустим, наступил боец на мину – а она не взорвалась. И лишь только отошел на сто метров – раздался взрыв. Или еще. Когда ходили в разведку – лицом к лицу столкнулись с «духами». Славка, мой товарищ, не успел выстрелить. «Дух» стоял, целился. Славка выстрелил раньше: у «духа» в автомате перекосило патрон. В итоге Славка живой, а «дух» — нет.
Самый яркий пример с нашим командиром бригады полковником Николаем Баталовым. У нас после Абхазии появилась традиция перед боевым выходом, броском читать «Отче наш». Это успокаивало, и появлялась значимость правильно выполняемого дела. Однажды – это было в Грозном – перед нами была поставлена задача контролировать подземный гараж. Ее выполнять было трудно, т.к. не было простора для движения. «Духи» вынуждали нас уйти с позиции. А нам надо было обеспечить выход на площадь «Минутка», контролировать огневые точки на другой стороне улицы. Мы стояли, читали молитву, в это время вышел комбриг. Говорит: «Ребята, я с вами». Мы захватили гараж, зачистили его и стали вести огонь по точкам на другой стороне улицы. Он опять: «Я с вами».
Командиром группы был я. Комбриг в данном случае был постороннее лицо. Он не имел права находиться среди нас. Если бы он погиб – мне трибунал светил бы по полной программе. Тогда он стал рассказывать, что он видел: «Когда вы начали читать молитву – я увидел, как на вас сверху такой прозрачный колокол опускается. И я почувствовал, что под этим колоколом буду в безопасности». Глядя на него, мы поняли, что он говорит правду. С тех пор он эту молитву читал всегда, когда была возможность. Прошло лет восемь. Встретил как-то начальника штаба. Разговорились. Спрашиваю: «Где наш комбриг, не видел ли?» — «Видел в Волгограде» — «Ну и что, командует?» — «Командует» ! Он, в отличие от тебя, уже протоиерей!»
А еще у меня был такой случай, из ряда тех, что привели меня, в конце концов, на духовную стезю. Был у меня друг Серега, мы еще по прошлой войне были знакомы. Он демобилизовался, уехал домой. И вот в Чечне мы с ним встретились. Он был механик- водитель, причем таких надо еще поискать. БМП держал в такой чистоте, хоть носовым платком проверяй. Спать не ложился, пока не убедится, что машина заправлена и готова к бою. Мы встретились, но ненадолго, в феврале он погиб. На БМП объезжал УАЗик, пошел по обочине – а она была заминирована. Взрыв пошел вверх, прямо через него. Я очень переживал его гибель: встретились — и опять потерялись. Потом, когда мы вышли к Терскому хребту, наша разведгруппа получила неделю отдыха. Мы должны были ехать на бани в Толстой-юрт, но у нас что-то не заладилось. Лежу на поле, день теплый, я задремал, ребята играют в волейбол – а мяч катится вверх. И вижу — идет ко мне мой друг, я ему: «Здорово, Серега!». А потом: «Слушай, ты же вроде погиб?» — «Где погиб – а где живой. Я к тебе пришел. Вам через три дня в разведку идти – не ходи, погибнешь». — «Как это я могу не идти?» Тогда он мне: «Смотри сюда». И я вижу дорогу, по которой нам идти, все перевернулось, земля стала прозрачной, и на ней в шахматном порядке мины стоят, связанные — т.е. заденешь одну – взлетит на воздух вся дорога. «Смотри, — сказал он мне, — если поедешь – читай без остановки «Отче наш». Поедешь на второй машине». И он пошел, я за ним, он вошел в какой-то домик и исчез. Третий день прошел-движения никакого. Спать ложимся, прибегает из штаба вестовой: «Срочно, боевой выход через полчаса». Прибегает начштаба, садится на головную машину, я на вторую. Провели разведку по выявлению огневых точек, выявили, где пулеметы, где стационары. Возвращаемся, начштаба говорит: «Через горы пойдем». Поднимаемся по дороге – и я вижу тот участок, который увидел в тонком сне. А я все это время читал «Отче наш». Беру снайперскую винтовку, вижу – черная стена передо мной встает – и все. Очнулся в госпитале. Контузия. Был у нас такой второй номер, хороший, надежный парнишка из Сибири Димка Новиков. Я его взял, в разведку с ним ходил. В его машине на взрывной волне сорвало со стопора башню, а они на броне сидели, и пушкой его ударило по ребрам, сломало два ребра. А у меня от взрыва автомат залетел в люк, и я повис на ремне. БМП остановилась – я из ремня выпал. Я потом поехал к отцу Кириллу, спрашиваю его об этом явлении моего умершего друга. А он говорит: «Если бы тебе явился святой и сказал бы тебе– ты бы не думал о том, что тебе сказали, только гордился бы: вот, ко мне святой приходил. А сами слова забыл бы. А так прислушался. Мы всегда прислушиваемся ко мнению наших друзей. Молись о нем – и он будет молиться о тебе».
Я это запомнил на всю жизнь. Хожу и думаю: друг всегда рядом. За меня есть кому молиться. И то, что во мне есть, я имею благодаря ему. Слава Богу за все!
Валерий Духанин
Протоиерей Олег Стеняев в 1999-2000 году, во время Второй чеченской войны, совершил ряд поездок в Чечню. О том, каковы были цели этих поездок, с какой миссией должен идти священник во время таких конфликтов, для чего освящается оружие, можно ли проповедовать Христа мусульманам и как, - его рассказ.
Батюшка, расскажите, как вы оказались в Чечне во время военной кампании? Какие впечатления вынесли из этих поездок?
Это была командировка. Шла . И ко мне обратились журналисты «Московского комсомольца», один из которых рассказал о своей поездке в Чеченскую республику во время Первой чеченской войны и о том, как солдаты жаловались, что у них нет церковного окормления. Журналисты решили поднять проблему дефицита духовного попечения военнослужащих. Сказали, что готовы посодействовать мне, чтобы я смог поехать в Чечню и пообщаться с военнослужащими. Я принял это предложение. Моя поездка была согласована и с армейскими властями.
С Чкаловского аэродромамы сначала отправились в Дагестан, а из Дагестана уже на вертолете ночью, в тишине и в темноте, потому что все освещение отключалось, пересекали чеченскую границу. Мы расположились под Гудермесом. Но посещали и другие места, встречались с военнослужащими. Я читал лекции. Перед каждой лекцией офицеры, ответственные за воспитательную работу, обращали мое внимание на то, что часть военнослужащих исповедуют - это были мальчишки из Татарстана и Башкирии. И на своей лекции я обязательно делал отступление для мусульман - об исламских законах ведения войны по хадисам Аль-Бухари, чтобы они могли сравнить, насколько адекватно наш противник придерживается традиций ислама или не придерживается их совсем.
С местными жителями тоже приходилось общаться. Первая поездка была ознакомительная. Я увидел, что у людей есть проблемы. Я увидел, что местным жителям не хватает теплой одежды, а как раз начинались холода. И вернувшись в Москву, я сразу бросил клич через радио «Радонеж»: надо собрать детские теплые вещи, а для взрослых шерстяные шапки, шарфы, перчатки, чтобы отвезти их в Чеченскую республику. Откликнулись тогда очень многие люди.
В условиях войны люди могут ожесточиться, впасть в какую-то осатанелость, и важно было их духовно поддержать
Нашу задачу мы видели в том, чтобы помогать местному населению и военнослужащим, находящимся там по долгу военной службы - чтобы эта их служба сопровождалась духовным окормлением. В условиях войны люди могут ожесточиться, озлобиться, впасть в какую-то осатанелость, и важно было их духовно поддержать.
Отправившись в Чечню во второй раз, мы уже самостоятельно добирались туда на микроавтобусах. Святейший Патриарх Алексий II дал благословение служить на всяком месте, где я сочту необходимым. Потому что на территории Чеченской республики практически все храмы были уничтожены, кроме храма в станице Асиновской. Патриарх подчеркнул, что мы должны оказывать помощь не только русскоязычному населению, но и местным жителям, чеченцам. Что мы в ходе благотворительных программ не должны делить людей на своих и чужих, чтобы это не выглядело как война между мусульманами и христианами.
Один из солдат стал зашивать это детское письмо под погон. Я спросил: «Зачем?» Он сказал: «Это лучше любого бронежилета»
Всего было предпринято пять поездок, я принимал участие в четырех. Мы въезжали через блокпост «Кавказ», сразу ехали в станицу Асиновскую, в православный храм. Потом - к Грозному через Самашкинский лес, и там уже на площади раздавали помощь, которую привезли для местного населения, - теплые вещи. Для военнослужащих привозили сгущенное молоко, вязаные шапочки черного цвета, какие не нарушают форму, перчатки… Дети из православной гимназии «Радонеж» и других православных школ написали «письмо солдату», и в каждую шапочку мы вкладывали по письму. Содержание было приблизительно такое: «Я Николай. Мне 9 лет. Я учусь в православной гимназии. Я знаю, что вы исполняете свой воинский долг вдали от Москвы. Мы молимся за вас, переживаем, хотим, чтобы там, где вы находитесь, был мир». Когда солдаты обнаруживали в шапочках эти письма, они не могли сдержать слез. Видели бы вы это! Один сразу стал зашивать письмо под погон. Я спросил: «Зачем?» Он сказал: «Это лучше любого бронежилета. Я буду носить его на правом плече».
Был такой интересный случай. Когда мы раздавали после лекции, а среди военнослужащих были, как я уже говорил, и мусульмане, то и они тоже стали тянуть руки. Я растерялся и спросил: «Разве вы не мусульмане?» - «Мусульмане». - «Зачем вам крестики?» И один из них ответил: «Так мы же Россию защищаем». У меня выступили слезы на глазах, так это было трогательно.
- С какими трудностями вам пришлось столкнуться в Чечне?
Самой большой была та, когда нас остановили боевики. Мы ехали через Самашкинский лес. Шел дождь. Люди в камуфляже тормозят нашу машину. Трудно разобрать, кто такие: туман, дождь. Остановились. Смотрим: бородатые мужики! Открывают нашу машину, спрашивают: «Кто такие? Куда едете?» Они не поняли, кто мы такие, потому что мы тоже бородатые сидим. У нас московские номера, и они могли подумать, что это братья приехали, московские чеченцы. Я говорю: «Московская Патриархия, везем гуманитарную помощь»…
Добро никогда не проходит бесследно в хорошем смысле этого слова. Как в Библии сказано: Опускай хлеб твой по водам, потому что по прошествии многих дней опять найдешь его (Еккл. 11: 1). Чечня же маленькая, там все перемещения машин, разных лиц в той или иной степени фиксировались как нашей, так и той стороной. Один мужчина говорит: «Я их знаю, это не спекулянты, они бесплатно все раздают». Тогда главный, как я понял, сказал: «Пусть Аллах благословит вас. Езжайте». А у нас машина не заводится!
Кто-то отошел от той группы, кто-то подошел новый… Человек с пулеметом появился, очень смуглый, почти как негр. А может, он в грязи был. Я говорю водителю: «Надо быстрее уезжать, какие-то злые подходят, не такие доброжелательные, как первые… Посадят нас в яму…» А чеченцы подходят и спрашивают: «Что же вы не едете?» - «У нас что-то с мотором…» И они нам стали помогать чинить мотор. Была интересная такая ситуация.
А те, кто подходил, на нас пальцами показывали, что-то спрашивали. Думаю: ну, точно посадят в «зиндан» (яму). И еще думаю: чтобы сразу не замерзнуть, надо немножко выпить. А нам с собой выдали флягу со спиртом. Я налил себе немножко, выпил и как-то повеселел, потеплел, осмелел. Подхожу к ним и спрашиваю: «А почему это вы наших священников хватаете?» На тот момент было известно, что трое батюшек заявлены пропавшими без вести. Они говорят: «Нет, мы попов не трогаем». - «Как не трогаете? Вот этот и этот». Они: «Это не священники, это парашютисты». - «Как парашютисты?» - Они: «Это чекисты». - «А как вы определяете, кто парашютист, а кто нет?»- «Ты не парашютист. Ты толстый, пьяный и наглый - ты настоящий русский поп. Тебя никто здесь не тронет. Кто тебя тронет, Аллах того накажет. А те, я их видел: подтянутые, накачанные. Иди, тебя никто не обидит». Я вспомнил тогда известное библейское высказывание: ибо сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12: 9).
Они подтолкнули нашу машину, и мы доехали нормально до Грозного, где опять раздавали теплые вещи, которые привезли.
Батюшка, в тот период много священников попало в плен, было убито. У вас лично присутствовал страх за свою жизнь?
Было чувство эйфории. Во-первых, я понимал, что это достойная смерть, когда ты не занимаешь чью-то сторону на войне, а хочешь проявить заботу и о тех, и о других. Наша миссия носила миротворческий характер. Патриарх нам сказал, что мы должны всем помогать. А бояться смерти… Мы все умрем когда-нибудь. Мне казалось, что если это произойдет вот сейчас, здесь, в Чечне, то это будет достойным завершением жизни.
- Вы были готовы встретить смерть достойно?
На войне любое перемещение - событие. Ты дошел до какого-то места, в тебя не попали, в тебя даже не стреляли - уже чудо
В некотором смысле - да. Это чувство меня согревало. Ситуация на войне другая, чем в обычной жизни. На войне человек с человеком может встречаться в течение дня несколько раз, и всякий раз они будут приветствовать друг друга, обнимать, как будто не виделись в течение длительного времени. Почему? Потому что в обычной жизни выходим из дома, сходили в магазин, вернулись домой… Здесь нет никакого события. А на войне любое перемещение - это событие. Ты дошел до какого-то места, в тебя не попали, в тебя даже не стреляли, а если стреляли, то промахнулись. Сколько бы люди ни встречались в течение дня, все равно тепло и душевно приветствуют друг друга. На это я обратил внимание. Потому что люди начинают дорожить друг другом, и каждое мгновение, проведенное на войне, - это событие. Это мгновение, в которое ты еще не расстался с жизнью, она продолжается, значит, какая-то забота о тебе есть.
Часто приходится слышать от неверующих людей упреки в том, что священники, благословляя военную технику, оружие, этим благословляют на убийство. Вы тоже освящали оружие. Скажите, что можно ответить на эти упреки?
Да, мы совершали чин освящения оружия.
В Библии содержится прямой призыв к тому, что священник должен благословлять совершение боевых действий и даже предлагается текст возможной молитвы.
Читаем: Когда же приступаете к сражению, тогда пусть подойдет священник, и говорит народу, и скажет ему: слушай, Израиль! вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими, да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими [и] спасти вас (Втор. 20: 2-4).
Освящение оружия - это, прежде всего, ограничение его возможного применения
Но когда мы освящаем оружие, это акция ограничительная для применения оружия, а не наоборот. Те, кто нас упрекает, не учитывают, что чин освящения оружия предполагает, что на оружие накладывается некий запрет. Освященное оружие нельзя применять против мирных жителей, против невооруженных людей. Против тех, кто сдаются в плен. А если эти ограничения не выполняются, то это граничит с богохульством.
Всякий раз после совершения чина освящения оружия я объяснял нашим солдатам, что освященное оружие ни в коем случае нельзя применять в таких-то случаях. Один даже мне сказал: «Ну, надо же, попали!» Потому что теперь он свое оружие не мог применять так, как он, может быть, хотел.
Так что освящение оружия - это, прежде всего, ограничение его возможного применения. Потому что любое религиозное действие ставит ограду вокруг человека и заповеди, которую нельзя нарушать. На это мало кто обращает внимание.
Эти поездки многое изменили в моей жизни. Появились друзья из среды самих чеченцев, некоторые из них потом приезжали в Москву.
- Расскажите, пожалуйста, еще о каких-то запомнившихся эпизодах, может быть, даже чудесах.
А тогда в Чечне шли интенсивные боевые действия. И нам сначала предлагали ехать в составе каких-то колонн военных, но мы напрочь от этого отказались, так как наша миссия была обращена и к тем, и к другим, так что мы перемещались абсолютно самостоятельно.
Хотелось бы рассказать об окормлении военнослужащих, которое мы осуществляли. Когда мы оказывались в воинской части, мы проводили общую беседу, потом достаточно длительное время отводилось на вопросы и ответы. А затем мы давали объявление: те, кто хотел исповедоваться, могут исповедоваться после встречи, а с теми, кто нуждается в крещении, мы проведем дополнительные беседы по Символу веры, и на следующий день туда-то и тогда-то они могут прийти - будет совершаться Таинство Крещения.
И вот мы объявили в одной части о Крещении… Утром я пришел в назначенное время к назначенному месту, смотрю: военнослужащие идут на крещение парами по два человека, как будто один ведет другого. Я немножко не понял, спросил: «Что это вы так парочками?», а солдаты мне говорят: «Так крестный же должен быть!» Я вспомнил, что я на это не обратил внимание. Так устанавливалось армейское православное братство, когда крестник - тот, кто крестился, - получал крестного.
- Сколько людей вы крестили за все время пребывания в Чечне?
Крещения проводились почти везде. Но те, кто участвовал в тех программах, боялись навязывать нашу веру местным жителям. Может, был комплекс вины по отношению к местным жителям, потому что я видел, во что был превращен Грозный, другие города и села… Это печальное зрелище.
Но был очень интересный опыт общения с местными жителями в самом Грозном. Когда один из офицеров меня пригласил сходить во что-то среднее между шашлычной и чайной. В Грозном тогда были такие «договорные зоны», куда люди могли приходить просто покушать. Война войной, а хлебные магазины работают, кафе работают. Жить надо как-то.
И вот мы пришли в одно из таких мест. Даже если я в телогрейке, в сапогах, у меня крест все равно на груди. В подряснике ходить практически невозможно было, но я надевал его все-таки… А там везде была грязь, разбитые дороги…
И я ему уже совершенно спокойно рассказываю об Иисусе Христе. Это не была экспансия - это была миссионерская стратегия
Приходим в кафе, кушаем, а напротив нас сидят мужики чеченские. И от них оружейной смазкой пахнет, а оружейная смазка так въедается в руки, что отмыть ее невозможно, - остаются черные пятна. И вот они сидят напротив. От них и порохом пахнет - я уже распознавал эти запахи. И вдруг я решил поговорить с той стороной. Спрашиваю человека, который сидит напротив меня: «Как вас зовут?» Он: «Зачем тебе это надо?» - и так агрессивно. Я: «Скажите, как. Я могу вам объяснить ваше имя». Он назвал: «Джебраил». А другие сразу прислушались. Дело в том, что на Кавказе имя человеку просто так не дают. Имя - это очень важная составляющая в культурной и религиозной жизни кавказских народов. Имя дается в честь какого-то значимого предка, не просто так. Это очень серьезно. Я говорю ему: «Джебраил» (т. е. Гавриил - О. С .) - это даже не человек». А рядом с ним сидит чеченец, хлопает его по плечу и кричит: «Я ж тебе говорил, что ты осел!» «Нет, - говорю, - Джебраил - это Божий ангел, архангел, друг пророков, который являлся Мариам, другим угодникам Божиим…» И начал рассказывать, насколько мог. Такой интерес фантастический сразу... Имя для кавказца, особенно для мусульманина - это ключ к его сердцу. Другой сразу: «Мое имя Муса». Я рассказываю: Муса - это Божий пророк, рассказываю какие-то события значимые… И вот уже хозяин пробирается к нам и говорит: «Пусть мое имя объяснит». Такого невзрачного вида человек. «Мое имя Иса. Что это такое?» И я ему уже совершенно спокойно рассказываю об Иисусе Христе. Это не была экспансия агрессивная. Это была миссионерская стратегия. Правила поведения.
- Не крестились потом?
Речь об этом и не шла. Но я имел возможность свидетельствовать о своей вере. По возможности я их отсылал к известным им текстам, где о рождестве Иисуса Христа рассказывалось, к сурам о семействе Имрана… Где о значимости Писания говорится в их источниках. Это всегда вызывало особый интерес. А когда в одном случае по памяти я процитировал Коран на арабском, это произвело фантастическое впечатление, так что один даже заплакал. Они очень дорожат своими религиозными принципами.
Мы расставались совершенно друзьями. Хозяин сказал: «Не надо ничего платить». Мне в дорогу дали лаваш и мясо, чтобы у нас с собой что-то было поесть. Я увидел, что диалог возможен. Люди разных вер могут общаться, если они проявляют уважение друг к другу. Нашлись общие темы.
Поднимал вопрос об исламских законах ведения войны. Говорил: эти законы есть у вас, очень важно, чтобы вы им следовали. Законы гуманные по-своему. Там, например, есть такие принципы: «Что ешь ты, то ест и твой пленный. Как одеваешься ты, так одевается твой пленный. Нельзя женщин убивать во время войны, нельзя убивать детей».
- Эти принципы определялись Мухаммедом во время его военных кампаний?
Любой миссионер, когда он окажется в другой религиозной среде, должен пережить свой ареопаг
По преданию исламской уммы, они восходят к Мухаммеду. И когда вот так говоришь с людьми, это для них понятно. Я все время чувствовал себя, как апостол Павел в языческом ареопаге. Помните, как он говорил: Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны… (Деян. 17:22). Любой миссионер, когда он окажется в другой этнокультурной среде, в другой религиозной среде, должен пережить свой ареопаг . В противном случае лучше не заниматься миссионерством. Тогда чем-то другим пусть занимается.
Каким был настрой у ребят перед началом боевой операции? Они приходили к вам за разговором, за благословением? Какие слова вы выбирали для ребят перед боем? Ведь тогда каждый понимал: еще чуть-чуть - кто-то из них толкнется в смерть…
Линия фронта в Чечне отсутствовала. Это была партизанская война: люди просто шли на дежурство, участвовали в зачистке. Не так, что одна армия сходится с другой армией в поле. Сейчас так не воюют уже. Поэтому каждое дежурство, каждый выезд из воинской части - это ответственный момент. Там люди дорожили каждым мгновением, событие видели во всем: что живы остались, что в течение дня никого не обстреляли или обстреляли, но не попали. Во всем виделось событие. Адреналин повышался, поэтому все в такой легкой эйфории находились.
Я понял: на войне нет неверующих, на войне все верующие. Крестились офицеры некрещеные. Есть фотография: начальник воинской части поздравляет офицера, который крестился. Крестились военнослужащие, русские из числа местного населения тоже крестились.
- Неужели не было таких, кто бы выступал открыто лично против вас, против вашей проповеди, против ваших лекций?
Нет, не было.
- Что вы испытывали, когда провожали ребят в бой и потом не всех встречали вернувшимися?
Все-таки я там так долго не находился, чтобы отправить кого-то в бой и потом не дождаться возвращения. Мы переезжали из одной части в другую. Наша задача заключалась в том, чтобы как можно большее количество наших военнослужащих охватить религиозной вестью. Предоставить необходимые требы, умиротворить людей, насколько это возможно.
Помните, как к Иоанну Крестителю пришли воины и спрашивали его… что делать? И сказал им никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем (Лк. 3:14). - Речь шла о наемниках.
Мы старались действовать так, как предписано Библией . Благословение и наставления нужно давать воинам.
ОТЕЦ АНАТОЛИЙ
___________________________
14 февраля 1996 года в чеченском плену был убит священник Анатолий Чистоусов, настоятель Михаило-Архангельского храма г. Грозный (с 21.03.1994 г.), до рукоположения - офицер Российской армии.
Военный, с двумя дипломами о высшем образовании, он мог сделать неплохую карьеру. Однако желание посвятить себя служению Богу перевесило все мирские доводы. В 1992 году он стал посещать богослужения в Крестовоздвиженском храме г. Ставрополя, а уже через год – подает рапорт об увольнении из Вооруженных сил. Домашние были удивлены такой переменой в жизни главы семьи, а жена попыталась даже не пускать его в храм. Потом смирилась.
Храм Архангела Михаила, был основан в 1892 году. В советское время храм не закрывался. Штат священников здесь в советское время состоял из пяти человек. Накануне Первой Чеченской войны, некоторые священники начали уезжать, во время самой кампании остался только один священник – отец Анатолий Чистоусов
21 марта 1994 года о. Анатолий Чистоусов был направлен в распоряжение благочинного церквей Чечни, которым тогда был протоиерей Петр Нецветаев. Когда Митрополит Гедеон предложил ему ехать сюда, он, конечно же, мог отказаться. Получив назначение, о. Анатолий без промедления отправился в Грозный, где уже в то время было неспокойно и взрывоопасно.
Как-то его машину остановили во время поездки в
Ставрополь, в Андреевский Кафедральный Собор. Забрали все деньги,
которые были необходимы для приобретения церковной утвари. После этого
Митрополит Гедеон предложил ему остаться, не ехать обратно.
Но отец Анатолий вернулся: «Как я могу оставить свою паству?», — сказал он.
В декабре 1994 года в Грозном начались широкомасштабные военные действия. Храм оказался в эпицентре боев; одним из первых снарядов был разрушен второй этаж церковного дома, несколько снарядов попало в храм. Но богослужения продолжались теперь уже в подвале. О. Анатолий в подряснике бесстрашно шел среди пуль и снарядов к солдатам, к находившимся в подвалах домов жителям города: исповедовал, причащал, крестил. Его подрясник был в нескольких местах прострелен пулями, но он вновь и вновь шел к тем, кто его ждал.
По свидетельству участника боевых
действий в Грозном - офицера спецназа ВДВ - в то время, когда его
подразделение было окружено и держало оборону в здании грозненского
вокзала, чеченские боевики, уже отчаявшись взять вокзал штурмом, стали
пытаться психически сломить наших ребят. Главная роль была отведена в
этом деле правозащитнику и ныне депутату Государственной Думы Сергею
Ковалеву. Как рассказал офицер ВДВ, Ковалев при помощи громкоговорителя
призывал десантников сложить оружие, так как они являются "преступниками
и убийцами". Спецназовцы после этих слов не открыли огонь на поражение
только потому, что они видели в группе боевиков рядом с Ковалевым
православного священника. Уже потом стало известно, что этим священником
был отец Анатолий Чистоусов, насильно приведенный чеченскими бандитами
для того, чтобы, подобно Ковалеву, призывать десантников сдаться. Но
отец Анатолий отказался что-либо говорить и лишь молча перекрестил наших
ребят.
Совершал богослужения, невзирая на то, что храм оказался в эпицентре боевых действий.
В новогоднюю ночь 1995 года был насильно привезен бандитами на
грозненский железнодорожный вокзал, где ему приказали обратиться к
держащим оборону российским солдатам с требованием сдаться. В ответ на
это отец Анатолий благословил солдат на ратное дело.
Совершал богослужения, невзирая на то, что храм оказался в эпицентре боевых действий.
В новогоднюю ночь 1995 года был насильно привезен бандитами на
грозненский железнодорожный вокзал, где ему приказали обратиться к
держащим оборону российским солдатам с требованием сдаться. В ответ на
это отец Анатолий благословил солдат на ратное дело.
Согласно имеющимся свидетельствам, после похищения отец Анатолий содержался в лагере департамента государственной безопасности Ичкерии в районе села Старый Ачхой. Здесь священник Русской Православной Церкви был расстрелян, приняв мученическую кончину от рук своих похитителей.
Это подтверждается, в частности, соответствующим актом от 14 февраля 1996 года, который был составлен ответственными сотрудниками службы безопасности при президенте Ичкерии и заверен военным прокурором республики.
Среди переданных Московской Патриархии документов имеется фотография тела священника Анатолия Чистоусова, сделанная его палачами после расстрела.
В продолжение
всего периода, когда судьба отца Анатолия оставалась неизвестной,
Священноначалие Русской Православной Церкви предпринимало решительные
усилия по вызволению похищенного священника, равно как и иных клириков и
чад Церкви, плененных в Чечне. Останки отца Анатолия были эксгумированы
лишь в июле 2003 года в горах недалеко от Старого Ачхоя и захоронены в
Ставрополе при часовне городского кладбища.
«По имеющейся информации Чистоусов А. И., 1953 г.р. действительно похищен в январе 1996 г. в Урус-Мартановском районе ЧРИ. Инициатором и одним из исполнителей похищения его и о. Сергия Жигулина является Закаев Ахмед Халидович, 1956 г.р., бывший работник Министерства культуры, помощник Президента ЧРИ З. Яндарбиева. Впоследствии, по указанию А. Закаева, о. Анатолий был расстрелян и захоронен на западной окраине пос. Красноармейский, Урус-Мартановского района ЧРИ». Бывший сотрудник Грозненской ТЭЦ Валерий Росляков, захваченный зимой 95-го в заложники и доставленный бандитами в Старый Ачхой, рассказал, что в селе действовал настоящий концлагерь, в котором находилось около 150 человек. Были в лагере строители, военнослужащие и даже местные жители. Той же зимой в лагерь привезли еще 20 энергетиков, похищенных на Грозненской ТЭЦ-2, шестерых работников "Ростовэнергоремонта" и двух священников – отцов Сергия и Анатолия. Всех пленных, по словам выжившего энергетика, держали в подвале местной школы, а с приближением федеральных сил весной 96-го года перевели в подземные казематы, вырытые в центре села. "Тех, за кого не давали выкуп, угоняли на строительство дороги в Итум-Кале,– рассказал оперативникам Валерий Росляков.– Многих специально мучили, чтобы другие видели и боялись. Некоторых, "ненужных", просто расстреливали".
Так был убит и священник Анатолий Чистоусов, настоятель Михаило-Архангельского храма в Грозном. По мнению оперативников ФСБ, священника похитили ичкерийские спецслужбы, которые и доставили его в лагерь в Старый Ачхой. Вполне возможно, что этот лагерь смерти был узаконенной ичкерийскими властями тюрьмой и сюда помимо заложников, на которых можно было зарабатывать деньги, привозили всех не угодных правящей власти. Отца Анатолия, заподозренного в связях с ФСБ, расстреляли в феврале 1996 года, незадолго до прихода российских войск. Его тело зарыли на футбольном поле местной школы, а поле заминировали.
Потрясающее свидетельство глубокой веры и высокой чистоты о. Анатолия привел о. Сергий Жигулин, когда рассказывал об обстоятельствах их пленения. Захваченный жестокими, звероподобными людьми, о. Анатолий с вдохновением произнес: «Слушай, брат, представляешь, ведь это счастье — пострадать за Христа, умереть с Его именем на устах». Именно эта постоянная готовность о. Анатолия засвидетельствовать свою веру во Христа мученическим подвигом открывает в нем героя православной веры XX века и воистину святого человека. О. Анатолий Чистоусов — это слава Ставропольской епархии и всей Русской Православной Церкви. Благодаря ему и таким людям как он, мир имеет еще одно доказательство истинности православной веры, а духовенство и народ Божий — яркий, вдохновенный пример беззаветного служения Всемогущему Богу и Церкви Христовой.
