Пасха в эпоху катастрофы: как революционеры хотели заменить Воскресение Христово на первомай. Пасха в эпоху катастрофы: как революционеры хотели заменить Воскресение Христово на первомай Когда была пасха в 1917
Гражданская война, голод, начало преследования Церкви… Кто и как праздновал Пасху в одну из самых страшных эпох в истории нашей страны? Кто и зачем пытался сделать так, чтобы народ навсегда забыл о Воскресении?
Красный значит революционный
О том, как праздновалась Пасха в России в дореволюционные времена, можно судить хотя бы по классическому описанию Ивана Шмелева в знаменитом романе «Лето Господне». В полночь начинался праздничный перезвон на колокольне Ивана Великого, к нему подключались колокола храма Христа Спасителя, а затем «малиновый звон» разливался по всей Москве. По всей Москве звонили колокола – это была такая красота, которую сегодня даже не знаешь с чем сравнить!
Несколько дней продолжались широкие торжества с участием царской четы и других высокопоставленных чиновников. Все это делало праздник поистине всенародным.
Февральская революция 1917 года пришлась на Крестопоклонную неделю Великого поста. В эти дни в храмах пели тропарь: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному императору нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство». Но, как только свершилась революция, Синод заменил эти слова на новые: «…Победы благоверному Временному правительству на сопротивныя даруя». Иногда это сокращалось до «благовременного правительства», что звучало довольно двусмысленно, но в атмосфере тогдашней эйфории это мало кто замечал.
Пасха в 1917 году выпала на 2 апреля по старому стилю (15 апреля по новому). Временное правительство всячески старалось отождествить революцию с пасхальным красным цветом – торжественным, праздничным. Не пройдет и года, и большевики станут противопоставлять революцию и Пасху, а вот Временное правительство пыталось воспользоваться Пасхальным торжеством, вписаться в него, сделать его «своим».
Этот же мотив нередко звучал и в проповедях. Священнослужители – например, архиепископ Омский Сильвестр (Ольшевский), архиепископ Пермский Андроник (Никольский), епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) – критиковали не столько царский режим, сколько Синодальный период, когда Церковь оказалась встроена в систему институтов государственной власти. А особенно часто и недобрым словом поминали Григория Распутина. Этот, как тогда говорили, «лжестарец» был в общественном сознании фигурой более страшной, чем любые царские министры, он серьезно дискредитировал церковный авторитет. И в риторике некоторых проповедников Пасхальные торжества 1917 года иногда совмещались с освобождением от Распутина, с момента убийства которого не прошло еще и полугода.
Через год-два все уже было иначе.
«Эксплуататорский праздник»
В один из послепасхальных дней 1918 года, 22 мая, в Москве произошло чудо – в день памяти Николая Мирликийского на Никольской башне Кремля открылся его надвратный образ. После событий октября 1917 года, когда в Москве шли уличные бои и красная гвардия стреляла шрапнелью по Никольским воротам, эту икону называли еще «Никола расстрелянный». Она была сильно повреждена, и ее завесили красной материей – словно и нет ее. А в день памяти Николая Чудотворца материя разорвалась и лик святителя Николая приоткрылся – это событие описали многие свидетели и официально зафиксировала Патриаршая канцелярия. Многие восприняли это как Пасхальное чудо, стихийно организовался большой крестный ход от Никольской улицы до Красной площади. Новая большевистская власть ничего не смогла с этим поделать.
А вообще, и в 1918-м, и в 1919-м и даже в 1920 году перед советской властью стояло такое множество проблем, связанных с Гражданской войной, с голодом, с разрухой, что до запрета празднования Пасхи просто не доходили руки. Да и цели такой – запретить – не ставилось. Старались не «запрещать Пасху», а разъяснять «темным», как считалось, крестьянам и рабочим «подлинный», «эксплуататорский» смысл этого праздника.
Главным идеологом борьбы с религией был сам Ленин. И ставку он делал именно на агитационно-пропагандистскую работу. Если религию просто запретить, то это, наоборот, привлечет к ней интерес, считал он, тем более что русский человек традиционно склонен сочувствовать тем, кого притесняют. Поэтому Ленин призывал не давить на верующих и не создавать церковникам ореол гонимых, а показывать, что Церковь не заслуживает жалости, что вся религиозная деятельность – не что иное, как одурманивание народа. Надо сделать все для того, чтобы люди сами перестали ходить в храм, считал Ленин.
Наиболее деятельными его помощниками по части агитационной работы были нарком просвещения Анатолий Луначарский, председатель ВЦИК Михаил Калинин, председатель Главполитпросвета Надежда Крупская.
Очень показательны советские плакаты времен Гражданской войны. Там всюду изображены (в разных сочетаниях) четыре главных классовых врага трудящегося народа: капиталист, царский генерал, помещик (как вариант – кулак) и непременно – поп.
Пасхальная страда агитатора
Партийные печатные органы того времени – газеты «Правда», «Известия» –внушали читателям, что Церковь – это крупный собственник, изымающий у населения доходы под видом платы за участие в таинствах, за требы. Писали, что Церковь пользуется невежеством простых людей, а на самом деле ничем не отличается от прочих эксплуататоров трудящихся.
Но газеты были рабочим инструментом прежде всего для самих агитаторов и пропагандистов: ведь огромная часть населения Советской России была попросту неграмотной (по данным переписи 1920 года, которая проводилась лишь в отдельных частых страны, читать не умели 44,1% опрошенных). Агитаторы изучали пропагандистские материалы, потом ехали по деревням и устраивали там собрания и митинги, а после отчитывались перед местными партийными ячейками о том, сколько мест они объехали и сколько было народу. Чем ближе была Пасха, тем активнее работали пропагандисты.
В партийных сводках за апрель 1919 года (а Пасха в тот год была 21 апреля) – сотни сообщений об отправке в разные села и города агитаторов и пропагандистов. Они направлялись туда с поручением разъяснять людям «ошибочность» праздника Пасхи, показывать разные научные опыты, химические эксперименты и т. п., чтобы народ отказывался от «дремучих» верований в Воскресение Христово и усваивал новые, советские традиции.
Время от времени о Пасхе вспоминали даже красноармейцы – случалось, что на Страстной или Пасхальной седмице кто-то из них заходил в храм поставить свечку. О таких случаях предписывалось немедленно доносить комиссарам, которые следили за морально-нравственным обликом солдат. Какая Пасха, когда красные командиры запрещали бойцам даже носить нательные кресты! Известны случаи, когда красноармеец попадал в плен – например, к Врангелю, и тот предписывал выдать ему нательный крест!
Это был разительный контраст с традициями царской армии, где на Пасху все солдаты и офицеры христосовались друг с другом, получали куличи и яйца, а некоторые воинские части объезжал и лично поздравлял сам император.
Первомай вместо Пасхи
В 1919 году сразу за Пасхой следовал Первомай – международный день трудящихся, праздник, который российские революционеры переняли в свое время от социал-демократических движений США. Его-то и попытались большевики предложить народу в качестве альтернативы Пасхи.
Любопытно, что еще в начале 1900-х годов, когда лидеры революционных движений собирали рабочих на нелегальные тогда «маëвки», они часто маскировали их под Пасхальные гуляния. Тем более, что происходили они, как правило, в один из послепасхальных воскресных дней.
Официально Первомай впервые отпраздновали в мае 1917 года, еще при Временном правительстве. Это был единственный раз, когда два праздника – Пасху и Первомай – попытались отождествить. У большевиков стратегия была уже иной – переключать внимание людей с Пасхи на Первомай.
Такая политика принесла свои плоды, хотя и не сразу.
В 1918-1919 годах количество прихожан в храмах даже увеличилось! Многие из тех, кто давно не захаживал в церковь, теперь стали ходить. Жизнь становилась все более тяжелой и опасной: к голоду, репрессиям, катастрофам на железных дорогах добавилась еще братоубийственная гражданская война – и люди пошли в храмы, следуя естественному душевному порыву.
Но атеистическая пропаганда влияла на молодежь, еще не очень устойчивую в своих представлениях и взглядах. Значительная часть молодежи держалась левых настроений и легко верила, что все происходящее в храмах – это ложь и обман. На них-то в основном и была рассчитана агитация.
Пасха без колокольного звона
Совсем без запретов, впрочем, дело не обошлось. Со временем власти стали ограничивать и даже запрещать колокольный звон, крестные ходы и другие формы Пасхальных торжеств.
В 1918 году был запрещен набатный звон под предлогом того, что с его помощью священники могут подавать сигналы белогвардейцам или созывать народ на восстания против советской власти. В это время власти уже в массовом порядке закрывали храмы, территории и здания которых были объявлены собственностью местных советов. Нарастали репрессии в отношении священников. В этих условиях они уже и сами опасались привлекать внимание к храму колокольным звоном или крестными ходами. Даже обращаться к прихожанам с проповедью становилось все более рискованным делом…
С 1918-1919 годов массовый характер приобрела кампания по вскрытию мощей. Пик ее пришелся как раз на весну 1919 года и оказался «приурочен» к Пасхе. Власть старалась принизить значение «праздника праздников», показать бессмысленность веры в воскресение мертвых.
Однако плоды этой политики оказались противоречивыми. Например, из отчета о вскрытии мощей преподобного Александра Свирского видно, что люди, присутствовавшие во время вскрытия, в массовом порядке подходили и прикладывались к мощам – эффект получился прямо противоположный задуманному! Нечто подобное произошло и при вскрытии мощей преподобного Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре.
И все же со временем Пасхальные торжества становились все более и более «камерными». Постепенно Пасха превращалась в событие внутренней жизни конкретного прихода, изолированное от внешнего мира. А это вполне соответствовало стремлению властей к тому, чтобы церковная жизнь была отделена от жизни общества и страны. Мало-помалу большинство стало считать, что Пасха – это праздник из прошлого. А молодежь все чаще предпочитала Первомай – тем более, что к нему не нужно было как-то специально готовиться, поститься и ходить на исповедь.
«Христос Воскрес – и Россия воскреснет»
Совершенно противоположная ситуация складывалась на тех территориях, которые контролировались белым движением, – в некоторых южных губерниях, в Сибири, на Дальнем Востоке. Там Пасха воспринималась не просто как «праздников праздник», а как знак скорого возрождения России. Торжество наполнялось новым смыслом: «Христос Воскрес – и Россия воскреснет!» С такими заголовками выходили газеты, издававшиеся на этих территориях. Они сообщали, как на фронт бойцам доставляют пасхальные подарки, как перечисляют пожертвования для победы белых армий. Белые власти поощряли широкие крестные ходы, по масштабам зачастую превосходившие те, что совершались до революции. Люди, сохранившие верность православию, воспринимали каждую Пасху как залог того, что Россия должна возродиться. Один из таких многотысячных крестных ходов прошел в Омске, который в 1919 году стал «белой столицей». В нем принимало участие не только все духовенство омских храмов, но и министры колчаковского правительства и сам адмирал Колчак.
Конечно, и белое движение было разнородным. Митрополит Вениамин (Федченков) описывал неприглядные стороны жизни белого казачества – пьянство, разгул. Но те же самые казаки устраивали крестные ходы, освящали оружие, заложили храм в Новочеркасске. В разных ситуациях одни и те же люди часто вели себя абсолютно по-разному. Они поступали по пословице «Что имеем, не храним, а потерявши, плачем».
В «Хождениях по мукам» Алексея Толстого есть характерный эпизод: войска Деникина возвращаются на Дон после второго кубанского похода, застают Пасху – и что же? Весь штаб, все генералы и офицеры без исключения собираются в храме и участвуют в пасхальном богослужении.
С особым чувством праздновали Пасху и в эмиграции. Даже эсеры и меньшевики, люди крайне левых взглядов, оказавшись на чужой земле, начинали воспринимать Пасху как свой праздник. Вспомним судьбы матери Марии (Скобцовой) или Ильи Фундаминского, бывших эсеров, ставших в эмиграции активными деятелями Православной Церкви, участвовавших в движении Сопротивления и причисленных некоторыми Церквами к лику святых.
Особым смыслом наполнялись и дни памяти святых – таких, например, как Сергий Радонежский или Александр Невский, храмы в честь которых были в Париже. Выходцы из белогвардейских частей привычно праздновали дни святых покровителей их полков – Георгия Победоносца, Николая Чудотворца.
А Пасха была праздником всеобщим, она объединяла всю эмиграцию, всех русских людей и воссоединяла их с родиной, на которую они рассчитывали вернуться. Они заказывали в типографиях в огромном количестве специальные пасхальные открытки с российскими пейзажами, видами московского Кремля, изображениями православных храмов, памятника Минину и Пожарскому… Обложки апрельских номеров военного журнала «Часовой», который с 1929 года издавался в Париже, а затем в Брюсселе, традиционно несли образы «воскресающей России».
Впоследствии Запад принял еще несколько волн русской эмиграции. Но именно для эмигрантов, покинувших Россию в первые годы советской власти и заставших еще дореволюционную жизнь, Пасха стала символом грядущего и, увы, нескорого возрождения их родины.
В марте 1917 года события в России происходили так стремительно, что многие люди просто не успевали понять, что творится. Значительная часть общества встретила революцию с восторгом. Но были, конечно, и другие. Те, что испытывали тревогу и страх. Инстинкт самосохранения заставлял тех, кто не принял новой власти, подстраиваться под мнение большинства. Оказаться «чужим» среди возбужденной, часто агрессивной, толпы было небезопасно для жизни.
Один из самых видных военных врачей русской армии Василий Кравков (1859 - 1920) сто лет назад записал в дневнике:
В связи с переворотом и изменившимся строем жизни многие не уяснили линию своего поведения и пользуются предоставленной свободой на свой лад. Были раньше холуи царские, а теперь не оберешься холуев презренной черни, явочным порядком захватывающих себе вкусные кусочки и теплые местечки.
На фоне политических потрясений, эмоциональной отдушиной для людей в эти дни сто лет назад было ожидание праздника православной Пасхи. Известные российские поэты и писатели пытались найти связь между революцией и сакральным смыслом пасхальных торжеств. Той далекой весной появилась необычная пасхальная открытка, на которой солдат и рабочий жмут руки друг другу. В лучах восходящего солнца надпись «Христос Воскресе», а на красном пасхальном яйце лозунг: «Да здравствует Республика!».
В 1917 году Православную Пасху отмечали 2-го апреля (все даты приведены по старому стилю). Первые продавцы вербы появились на улицах Томска 23 марта. Пушистая веточка стоила одну копейку. Как всегда вырос спрос на яйца – цены поползли вверх.
Настроения среди томского городского духовенства были далеки от праздничных. На протяжении нескольких дней священнослужители вели бурные дискуссии не только по вопросам церковно - приходской жизни, но и по существу политического момента. Заседания проходили в зале домовой архиерейской церкви (ныне здание Томского областного краеведческого музея). На собраниях присутствовало более 60 священников и преподавателей духовных училищ.
Казалось, что поводов для политических разногласий у местного духовенства быть не могло. Еще в начале марта епископ Томский и Алтайский Анатолий (в миру Алексей Каменский) публично заявил о поддержке Временного правительства. Часть священников не ограничилось формальным признанием новой власти. Инициативная группа составила «Декларацию томского духовенства к духовенству Томской епархии». Документ был опубликован в газете «Сибирская жизнь». Приведу выдержки этого любопытного текста:
Ничем иным, как действием Благого Промысла, свершилось на Руси великое событие: из мрака угнетения и рабства наша родина вышла на путь обновленной жизни. Как радостный пасхальный звон звучит повсюду гимн свободе, равенству и братству. Духовенство не может умолчать, что новый строй приветствуется нами всей душой. На протяжении веков мы больше всех терпели унижение со стороны старой власти (sic!). Бесправие и произвол царили в нашем ведомстве и приучили нас молчать даже тогда, когда и камни должны были заговорить.
Епископ Томский и Алтайский Анатолий отказался подписать «Декларацию...» в такой редакции. Самые скандальные события произошли на заключительном, третьем собрании. Оно проходило в закрытом режиме. Главным действующим лицом в прениях о политической ситуации в стране стал профессор богословия Томского университета Иаков Галахов (1865 - 1938).
Иаков Галахов был известным церковным деятелем, писателем - богословом. Являлся членом томского научного общества антропологии, этнографии и истории. Заведовал университетским археологическим музеем. Считал, что религиозное мировоззрение не противоречит научному. Критиковал социалистические и либеральные идеи, однако был авторитетен и уважаем в кругах интеллигенции. Выступление Галахова на собрании городского духовенства произвело эффект разорвавшейся бомбы. Богослов заявил о «недопустимости установления нового строя без монарха, отказал Временному правительству в доверии и обрисовал перспективы скорого крушения государственного здания из-за стремительной деморализации населения». Галахова полностью поддержал священник Николай Васильев. Фрагменты антиреволюционных высказываний напечатала «Сибирская жизнь». Материал готовил А.В.Адрианов, который назвал политических оппонентов врагами революции:
Епископ Анатолий, Галахов, Васильев - определенные враги нового порядка, и если не лишить их способов влияния на малосознательные массы, доставят много хлопот, принесут много вреда.
Для советской власти все они станут врагами. И Адрианов, и Галахов, и епископ Анатолий. Александра Адрианова большевики расстреляют в марте 1920 года. Епископ Анатолий надорвав здоровье в советских тюрьмах, окончит жизненный путь в 1925 году на свободе в Омске. Васильев и Галахов сгинут в сталинских лагерях в 30-е годы. Даже места их захоронений неизвестны...
В Томске подготовка к встрече первой революционной Пасхи проходила в нескончаемой череде съездов, собраний, совещаний. Заседали всевозможные комитеты, общества, партийные ячейки. Служащие и рабочие, учителя школ и преподаватели высших учебных заведений, пчеловоды, студенты, извозчики организуются в профсоюзы. В Петроград на всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов командируют солдата И.Н.Смирнова и рабочего И.Л.Нахановича (после октябрьских событий последний станет комиссаром юстиции Томской губернии).
В столичных городах и в провинции активно обсуждался предстоящий созыв Учредительного собрания. Дату выборов никак не могли назначить. Временное правительство планирует их на середину лета, а Советы рабочих и солдатских депутатов настаивают на более раннем сроке. Отношение к избирательной компании среди сибирских крестьян весьма критическое. В селе Поломошное Томского уезда крестьяне возмущались послефевральским равноправием женщин:
Мужское население высказывает недовольство из-за возможного участия в выборах женщин. Приходится слышать: "Что это за свобода, когда нами будут командовать бабы? Разве можно это допустить? Видимо, пришли совсем последние времена...
В годы Первой мировой войны женщины составляли абсолютное большинство среди сельского населения Томской губернии, но никогда не принимали участия в делах управления крестьянской общиной. Корреспондент «Сибирской жизни» век назад не увидел возможностей быстро переломить ситуацию с женскими правами:
В новых условиях деревенские женщины не примут участия в выборах в силу давних привычек. Сформировать в 24 часа или в 24 дня понятия о свободном выборе невозможно.
Надо понимать, политическая информация до сибирской глубинки доходила с большим опозданием. В конце марта месяца еще не во всех деревнях Томской губернии крестьяне знали об отречении Николая II и приходе к власти Временного правительства. Подобная неосведомленность приводила к серьезным инцидентам.
Как встречали страна, ставропольцы Христово Воскресение в том далеком революционном 1917 году? Светлый праздник пришелся тогда на 2 апреля (по старому стилю).
1", "wrapAround": true, "fullscreen": true, "imagesLoaded": true, "lazyLoad": true }"> 
Весна 1917 года – особое время в жизни страны. Сбылась мечта: « Долой самодержавие!». 2 марта император Николай II подписал Манифест, в котором отрекся от власти. Творческая и мыслящая Россия переживала эйфорию. Эти настроения поэтесса Зинаида Гиппиус выразила в стихотворении « Юный март», не раз той весной опубликованном. Вот ее строки о красном флаге:
Цвети меж домами веселыми,
Наш гордый, наш мартовский мак!
Со всей мощью своего дарования пел « Марсельезу» в те дни Федор Шаляпин не только в театре, но и на заводах, и даже в Бутырской тюрьме.
Февральская революция 1917 года происходила в дни Великого поста. У опьяненных радостью участников и очевидцев она нередко вызывала ассоциацию с Пасхой. Это зафиксировано в дневниках, воспоминаниях того времени, впоследствии нашло отражение в литературе. Современники сравнивали революцию с « возрождением», « воскресением» России, писали о празднике « великого двойного Воскресения». Часто и ритуалы Пасхи использовались для выражения отношения к происходящему. Даже поздравления с праздником носили в тот год политический характер. Беспечная радость свободы, соединенная с пасхальной радостью, нашла свое отражение даже в поздравительных открытках, выпущенных в марте 1917 года. К примеру: солдат и рабочий жмут друг другу руки над большим пасхальным яйцом, при этом в лучах восходящего солнца написано мелким шрифтом « Христос воскресе!», а на красном яйце покрупнее: « Да здравствует Республика!». Или еще: на красном яйце начертаны слова « Свобода России», о которой кричит петух, гордо стоящий сверху, а в правом углу скромно: « Христос воскресе». Вот такой невероятный симбиоз. Красный цвет революции воспринимался как цвет пасхальный. Так, в дни Февральской революции символы православной Пасхи « революционизировались» и выражение « красная Пасха» приобрело новый смысл. Пройдет всего несколько лет, и к середине 1920-х годов со словосочетанием « красная Пасха» станут ассоциироваться антипасхальные сборники и издевательские инсценировки « комсомольские пасхи».
А пока Пасха 1917 года. Марина Цветаева написала стихотворение « Царю – на Пасху». Арестованный Временным правительством император находился тогда вместе с родными в Царском Селе. О царской семье мало кто вспоминал, она будто и вовсе перестала существовать после переезда в Александровский дворец. Марина Цветаева относилась к той части интеллигенции, которая не приветствовала отречение царя, оно не было ею понято и принято. Поэт с упреком бросает:
Христос Воскресе,
Вчерашний царь!..
Ваши судьи -
Гроза и вал!
Царь! Не люди -
Вас Бог взыскал.
Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе.
Не видьте красных
Знамен во сне.
В более зрелом возрасте Марина Ивановна придет к иным воззрениям. А сейчас, как бы спохватившись, на третий день Пасхи выдохнет знаменитое « За Отрока – за Голубя – за Сына…», где пророчески вспомнит убиенного царевича Димитрия, выразив надежду на то, что « крестьянская Россия» не станет наказывать сына за грехи отца.
Кстати, сохранилась пасхальная открытка цесаревича Алексея, подаренная лучшему другу Николаю Деревенко. На ней детский мотив: из открывшегося яйца выскочили милые зайчата. Надпись гласит: « 2 апреля 1917. Воистину Воскресе! Твой Алексей». Николай был сыном лечащего врача наследника – лейб-хирурга В.Н. Деревенко. Хотя Коля был на два года младше и далеко не царских кровей, это не мешало тесной дружбе между мальчиками.
В провинциальный Ставрополь известие о падении монархии пришло 3 марта. Жители же города узнали о судьбоносном событии только 5 марта из прессы. Газета « Северокавказский край» поместила на своих полосах Манифест об отречении Николая II от престола, обращение Временного комитета Государственной Думы к населению и армии, информацию об аресте старого Министерства, телеграммы председателя Госдумы М.В. Родзянко. В обращении « К гражданам Ставрополя» писалось: « Обстоятельства чрезвычайной важности, изложенные в телеграммах, побуждают учредить в городе Особый общественно-народный орган. Задачи этого органа: охрана общественной безопасности граждан, содействие обороне страны и поддержание спокойствия и жизнеспособности тыла…». Интересно, что в колонке « Местная жизнь» сообщалось: « Обнаружилось, что в этот исторический момент наша почтовая контора держала у себя телеграммы петроградского агентства, не сдавая редакции с 1 марта». Налицо растерянность местного руководства. Последний ставропольский губернатор князь С.Д. Оболенский созванивался с центром, не решаясь дать добро на публикацию сведений о событии, поразившем всех как гром среди ясного неба.
6 марта в Ставрополе на собрании в зале городской Думы был избран Комитет общественной безопасности (КОБ). Он образовался из представителей Городской Думы, земства, Союза земств и городов и еще 24 организаций и учреждений. При наличии разного рода разногласий КОБ имел одну общую задачу – поддержку Временного правительства. Как в Петрограде революция выдвинула две борющиеся силы – Советы и Временное правительство, так и в Ставрополе почти одновременно с Комитетом общественной безопасности был организован Совет рабочих и солдатских депутатов.
10 марта социал-демократами (меньшевиками) и социал-революционерами (эсерами) был устроен митинг, на нем присутствовали 500 человек. Митингующие послали телеграмму М.В. Родзянко, в котором видели « видного организатора переворота, открывавшего рабочему классу широкую возможность осуществления своих конечных задач».
Как и повсюду в стране, жители Ставропольской губернии встретили революционные события по-разному. Одни ликовали, поздравляя друг друга с революцией, свободой. Другие, соглашаясь с необходимостью преобразований, отрицательно отнеслись к отречению императора, предвидя начало большой и страшной смуты. Ведь уже весной на солдатских митингах раздавались лозунги « Долой войну капиталистическую, да здравствует война гражданская!».
К празднику Христова Воскресения революционные страсти, будто перед грозой, поулеглись. Губернатор С.Д. Оболенский сдал управление прибывшему из Петрограда губернскому комиссару Временного правительства Д.Д. Старлычанову. Новый глава губернии в газетах, листовках, расклеенных по городу Ставрополю, призывал соблюдать законы, пока им на смену не пришли новые.
В отличие от Петрограда, где по приказу № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов вводилось равенство чинов и отменялось титулование офицеров, несмотря на революционные настроения местного гарнизона Ставрополя, в армии продолжали отдавать честь. Все ведомства в городе работали, заседала городская Дума.
Тем временем продолжалась уже не популярная Первая мировая война, и Ставрополь, как и весь Северный Кавказ, был наводнен ранеными. В пасхальные дни с концертами в госпиталях перед ранеными выступали учащиеся ставропольских гимназий. Не бездействовали общественные организации. В частности, Ставропольский дамский комитет при Красном Кресте продолжал заниматься сбором пожертвований, проведением благотворительных вечеров, пополнением библиотек для раненых воинов. Как и прежде, к Пасхе 1917 года на передовые позиции для солдат-ставропольцев были отправлены подарки с предметами первой необходимости (бумага, карандаши, спички, табак). В ходу были пасхальные открытки с военной символикой.
Ставропольский обыватель, наверное, вспоминал в эти дни былое изобилие напитков и деликатесов, которые рекламировались в местных газетах. О днях Пасхи ностальгически писал в своем рассказе « Китеж» ставропольский писатель И.Д. Сургучёв (февральские события 1917 года Илья Дмитриевич встретил в Ставрополе): « …С искушением поглядывают все на роскоши пасхального стола: эффектные куличи выпечены из нольной муки и распространяют запах ванили и кардамона… На большом подносе установлена батарея: водка с еще не нарушенной белой головкой; удельное вино № 21 и № 26; коньяк Шустова « Золотой колокол»; цинандали князя Андронникова; рислинг Токмакова и Молоткова; вишневка Штритера и рижский бальзам; фруктовые воды Ланина и местное пиво Салиса и Антона Груби.., пустяки, конечно, но все это сидит в памяти, в каком-то левом углу черепа, и записано, как на граммофонной пластинке…». Рассчитывать на такое разнообразие, конечно, не приходилось, но разговляться ставропольцам еще было чем (прилавки магазинов стали пустеть к лету).
В праздник Христова Воскресения 1917 года звонили несравненные колокола ставропольских церквей. Слушая этот перезвон колоколов, возвещающий Воскресение сына Божиего, веря и надеясь, ставропольцы не ведали, какие трагические события их ждут впереди.
