Смыслы и ценности русского мировоззрения в творчестве Л.Н.Толстого. Мировоззрение толстого Мировоззрение льва толстого

Разделы: Литература

Образовательные

: познакомиться с интересными фактами биографии писателя, с его религиозно-философскими взглядами, с особенностью мировоззрения;Развивающие
: развивать устную и письменную связную речь, умения анализировать материал, выделять главное, оформлять презентацию по тексту, формировать навыки совместной работы в группе;Воспитательные
: воспитывать уважение к личности великого писателя, стремление к самообразованию и самовоспитанию на примере жизни Л. Толстого.

Тип урока: защита проекта.

Оборудование: проектор, мультимедийная презентация.

Ход урока

1. Слово учителя.

(Приложение 1 , Слайд 1)

Сегодня мы будем говорить о великом русском писателе XIX и XX веков – Льве Николаевиче Толстом. Этот урок – заключительный этап вашего самостоятельного изучения жизни Толстого. Вы работали над проектом: изучали биографический материал. Скажите, на что вы больше обращали внимания: на события, на характер, на мысли и убеждения писателя? (Учащиеся отмечают, что больше обращали внимания на взгляды, взаимоотношения писателя с его окружением, на развитие его характера.) Значит, как лучше назвать наш урок (и проект тоже): “Жизнь писателя Л. Н. Толстого” или “Личность писателя Л. Н. Толстого”? (Учащиеся выбирают второй вариант с добавлением “Л. Н. Толстой. Личность и мировоззрение писателя”.) На начальном этапе проекта я познакомила вас с мнением писателя М. Горького, хорошо знавшего Толстого: “Нет человека более достойного имени гения, более сложного, противоречивого…”. Из этих слов вытекает вопрос, который мы с вами взяли за общую проблему проекта. (Слайд 2) Сформулируйте этот вопрос. (Учащиеся говорят: “В чём гениальность, сложность и противоречивость личности Толстого?) Значит, какова цель нашего урока? (Найти ответ на этот непростой вопрос.) В начале проекта я сообщила вам 5 интересных фактов из жизни Л. Н. Толстого. Вы решили провести исследование. Помните, мы высказали гипотезу: “Если мы изучим литературу о Л. Н. Толстом, его дневники, статьи, узнаем, в чём гениальность и сложность его личности, соотнесём его жизненные ценности со своими ценностями, наконец, лучше поймём его героев”. Посмотрим, сможем ли мы сегодня убедиться в верности гипотезы. На каждом столе – лист оценки выступлений по 5-балльной системе. (Слайд 3) По критериям внутренней оценки (объём выполненной работы, качество работы и оперативность) вы уже оценили себя. По критериям внешней оценки оцените группу в целом после каждого выступления. Лист оценки перед вами, ещё раз посмотрите критерии (интересный материал; соответствие плану выступления: вопрос, развёрнутый ответ, вывод; умение общаться со слушателями: свободное владение материалом, чёткая речь, достойный ответ на вопрос оппонентов; время выступления – 5 минут). Не забывайте задавать вопросы друг другу. (Слайд 4) Начинаем защиту проекта. Форма защиты – ваши выступления с презентацией. Продукт проекта – альбом-презентация. По вашим слайдам единый дизайн сделала…, редактировала… .

2. Выступление первой группы.

(Слайд 5) Наше исследование началось с такого факта: Л.Н.Толстой всего 2 года проучился в Казанском университете, не закончил его, однако стал образованнейшим человеком своего времени, полное академическое собрание сочинений которого составляет 90 томов. Как, не имея высшего университетского образования, он стал великим гением? (Слайд 6) Софья Андреевна Толстая, жена писателя, однажды сказала: “Всему, чему он в жизни выучился, он выучился сам, своим усиленным трудом”. Ещё в университете Л. Толстой понял, что его не удовлетворяют университетские знания. Он решает далее учиться самостоятельно, начинает вести дневник, в котором составляет для себя правила. (Слайд 7) Их больше 40, мы приведём несколько из них: 1. Что назначено непременно исполнить, то исполняй, несмотря ни на что. 2. Что исполняешь, исполняй хорошо. 3. Никогда не справляйся в книге, если что-то забыл, а старайся сам припомнить. 4. Заставь постоянно ум твой действовать со всею ему возможною силой. 5. Читай и думай всегда громко. 6. Не стыдись говорить людям, которые тебе мешают, что они мешают. (Слайд 8) Он составляет программу развития, которую намерен осуществить за 2 года: 1. Изучить весь курс юридических наук, нужных для окончательного экзамена в университете. 2. Изучить практическую медицину и часть теоретической. 3. Изучить языки: французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский. 4. Изучить сельское хозяйство как теоретическое, так и практическое. 5. Изучить историю, географию и статистику. 6. Изучить математику, гимназический курс. 7. Написать диссертацию. 8. Достигнуть средней степени совершенства в музыке и живописи. 9. Получить некоторые познания в естественных науках. 10. Составить сочинения из всех предметов, которые буду изучать. Самое удивительное то, что большую часть этой программы Толстой выполнил. Дневник помогал ему воспитывать себя, на его страницах он спорил сам с собой, строго судил свой образ жизни и обличал себя в многочисленных “грехах”. (Слайд 9) Вот что читаем в дневнике за 1854 год: “Я дурен собой, неловок, нечистоплотен, совсем необразован. Я раздражителен, скучен для других, нескромен… Я умен, но ум мой ещё никогда ни на чем не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового…”. (Слайд 10) Задачей самовоспитания он считал “избавление от трёх главных пороков: бесхарактерности, раздражительности, лени”. Конечно, Толстой преувеличивал свои недостатки, но самокритика помогала ему совершенствоваться. Дневник был его строгим учителем, надёжным другом. Нужно ещё отметить, что писатель знал английский, французский и немецкий языки в совершенстве, легко читал на польском, чешском и на итальянском языках. Он хотел читать интересующую его литературу в подлиннике. (Слайд 11) Толстой усиленно читает западноевропейскую литературу: Шарля Монтескьё, Жана–Жака Руссо – французских писателей, мыслителей, философов. (Слайд 12) В дневнике за 1884 год читаем: “ Надо составить себе круг чтения: Эпиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Евангелие. Это и для всех нужно”. Эпиктет – римский философ, Марк Аврелий – римский император, написавший философские сочинения, Лао-Цзы – древнекитайский писатель, Будда – основатель буддизма. Значит, Толстой интересовался философией и религиозной литературой, был очень начитанным человеком. Писатель постоянно расширял свой кругозор. (Слайд 13) Он задумал совершить в 1857 году свое первое заграничное путешествие: едет в Западную Европу, посещает Францию, там побывал в Лувре, национальной библиотеке, Французской академии, прослушал ряд лекций в Сорбонне. (Слайд 14) Также заезжает в Германию, там знакомится с немецким писателем Ауэрбахом. Кроме того, он встретился также с немецким педагогом Дистервегом. В 1860 году он вторично едет за границу. Толстой называет эту поездку “путешествием по школам Европы”. Он посетил огромное количество учебных заведений, чтобы узнать, как на Западе поставлено преподавательское дело. У себя в Ясной Поляне он открыл экспериментальную школу. Самым важным в образовании, по его мнению, является соблюдение условий свободы, воспитание и учение на основе религиозно–нравственного учения. Он сам стал учителем для крестьянских детей. Итак, Л.Н.Толстой стал великим человеком своего времени благодаря своей силе воли, требовательности к себе, благодаря своему стремлению к самоусовершенствованию. (Слайд 15)

Вопрос оппонентов: В чём суть нравственного самоусовершенствования?

3. Выступление второй группы.

(Слайд 16) Л. Толстой прожил долгую жизнь – 82 года. Для сравнения мы просмотрели годы жизни других великих писателей. (Слайд 17) Например, Ф. Тютчев прожил 69 лет, М. Е. Салтыков-Щедрин – 63 года, М. Горький – 68 лет, Н. А. Некрасов – 56 лет, А.А. Фет – 72 года, Ф.М. Достоевский – 59 лет. Нам стало интересно, в чем же секрет долголетия Толстого. Л.Н. Толстой всю жизнь занимался спортом, правильно питался. С годами писатель все более явно чувствовал, что возможности духовного выражения связаны с физическими силами, здоровьем. Толстой считал первостепенным условием продуктивности труда строго размеренный образ жизни. Он создал распорядок дня, которому следовал всю жизнь. Весь день он делил на четыре части, называя их “мои четыре упряжки”. (Слайд 18) Мы показываем схематично это так: на занятия спортом уходит 15% времени, на физический труд – 10%, на умственный труд – 13%, на общение с людьми – 29%, а на сон остаётся 33%. Изучив его дневники, мы составили кодекс здоровья Толстого. (Слайд 19) Это спорт, физический труд, единство с природой, правильное питание, отказ от вредных привычек. (Слайд 20) Свой день писатель начинал с занятия спортом. Он каждое утро усердно занимался гимнастикой, записав позднее в дневнике, что гимнастика “необходима для развития всех способностей”. (Слайд 21) Для себя Толстой составил список из двадцати обязательных физических упражнений и отметил следующие правила их выполнения:

Останавливайся, как только почувствуешь легкую усталость;
Сделав какое-нибудь упражнение, не начинать нового, пока дыхание не вернется к своему нормальному состоянию;
Стараться сделать на следующий день то же количество движений, как и накануне, если не больше.

Позднее привычку к гимнастике он стремился выработать у своих детей. Л. Н. Толстой любил купаться и хорошо плавал. (Слайд 22) Он был отличным наездником, занимался джигитовкой. Любил лошадей, знал в них толк. Толстой любил ездить на велосипеде, играть в шахматы. (Слайд 23) Важная часть его дня – физический труд. Хотя Толстой был дворянского происхождения, он любил делать крестьянскую работу. Сам пахал поле и об этом писал в своем дневнике от 20 июня 1889 года: “Встал в шесть и пошел пахать. Очень приятно”. (Слайд 24) Занимаясь самоусовершенствованием, Толстой освободился от вредной привычки: перестал курить. Отказался он и от употребления вина. (Слайд 25) После напряженной литературной работы писатель в любую погоду, даже в тридцатиградусный мороз, отправлялся на прогулку, продолжавшуюся не менее трех часов, не раз ходил он пешком из Ясной Поляны в Тулу, а это 14 километров. Толстой любил ходить по Ясной Поляне. Он укрывался в самой чаще Ясной Поляны и принимал воздушные ванны. (Слайд 26) Толстой всю жизнь правильно питался, он был убежденным вегетарианцем, но не строгим. Исключил из своего рациона мясо и рыбу, но ел масло, пил молоко, кефир, очень любил яйца. Относясь спокойно к смерти и в старости готовя себя к ней, Толстой не переставал радоваться каждому новому дню труда. Наша группа пришла к выводу: думаем, что одним из секретов долголетия Л. Толстого является то, что писатель вел здоровый образ жизни. Для нас, молодых, это хороший пример для подражания. Нужно заниматься спортом, физическим трудом и следить за своим питанием.

Вопрос оппонентов: Можно ли Л. Толстого назвать гармонически развитой личностью? Почему?

4. Выступление третьей группы.

(Слайд 27) Мы узнали такой факт из жизни Толстого: в свои 82 года ночью он ушел из родного дома, которым он очень дорожил, от своей семьи, которую он очень любил. Почему же? Чтобы ответить на этот вопрос, мы поставили перед собой цель: изучить взаимоотношения между отцом и детьми, мужем и женой. Поэтому у нас определилась такая тема: “Толстой и его семья”. (Слайд 28) Женился Лев Николаевич осенью 1862 года на дочери врача придворного ведомства Софье Андреевне Берс. Первые семейные радости создали у Толстого ощущение обретенного мира и большого счастья. Он любит свою жену и с радостью отдаётся этому чувству. “Счастье семейное поглощает меня всего, – пишет он в дневнике от 5.01.1863года, – такого не было и не будет ни у кого, и я осознал его”. Приятель Толстого И.П. Борисов в 1862 году заметил: “Она – прелесть хороша собою вся. Здраво умна, проста и нехитроумна – в ней должно быть и много характера, т.е. воля ее у нее в команде. Он в нее влюблен…”. (Слайд 29) В лице своей жены он нашёл помощницу во всех делах, практических и литературных, – в отсутствие секретаря она по нескольку раз переписывала набело черновики своего мужа. (Слайд 30) У супругов была большая семья – 13 детей. Некоторые из них умерли в младенчестве. Варвара не дожила до года, Петр и Николай прожили всего один год, Алексей – 5 лет. Дольше всех прожила любимая дочь Толстого – Александра, умерла в 1979 году в Америке. Дочь Мария умерла в 1906 году. Старшая дочь Татьяна была хранительницей усадьбы в Ясной Поляне. Сын Михаил написал мемуары “Мои родители”. Стали писателями Лев и Илья, композитором – Сергей, были ещё сыновья Андрей и Иван. (Слайд 31) Л.Н. Толстой был сторонником семейного воспитания и обучения детей. Воспитание детей он считал одной из самых важных задач и обязанностей родителей. (Слайд 32) Дочь Александра уважала и любила своего отца: “…мой отец был велик тем, что всю свою жизнь, с детства, стремился к добру, и, когда ошибался, заблуждался и падал, он никогда не оправдывался, не лгал ни себе, ни людям, а подымался и шел дальше. Эти основные черты его – смирение и скромность, недовольство собой – и побуждали его всегда подыматься выше и выше”. Толстой особенно любил своих дочерей: “Чувствую грех своей исключительной привязанности к дочерям” (дневник от 24. 08. 1910.). (Слайд 33) На рубеже 1880–х годов Толстой переживает резкий идейный и духовный перелом. Его мучает собственное благополучие в то время, когда вокруг царят бедность, ложь, несправедливость. (Слайд 34) Изо дня в день углубляется его разлад с семьёй, особенно с сыновьями и женой, которые не принимают его нового миросозерцания и противятся претворению его в жизнь. Он пришёл к отрицанию собственности, отказался от владения недвижимым имуществом, имениями, землёй, от литературного гонорара, но при этом, не желая причинять зло близким, передал семье права на них и доходы с сочинений, написанных до 1881 года. В первом завещании от 1909 года он написал о том, чтобы все его литературные произведения, которые написаны и напечатаны с 1 января 1881года, не составляли бы ничьей частной собственности, а были бы всеобщим достоянием. Это решение не удовлетворило жену и детей. Начались ссоры, разногласия, упрёки. Медленно, постепенно нарастала духовная и семейная драма. Вот что Толстой пишет в дневнике: “Сыновья, очень тяжело…” (29. 07. 1910.); “С сыновьями так же чуждо” (30.07.1910); “Всё тяжелее и тяжелее с Софьей Андреевной. Не любовь, а требование любви, близкое к ненависти и переходящее в ненависть” (28. 08. 1910.). Софья Андреевна и сыновья требовали уничтожения завещания. Тогда Толстой пишет в 1910 году второе завещание. Он написал о том, что все свои литературные произведения, когда-либо написанные, завещает дочери Александре Львовне. Он договорился с дочерью, что после его смерти она передаст все его сочинения государству, они не будут ничьей частной собственностью. Дочь полностью поддержала его. О существовании этого завещания жена вскоре догадалась и начала разыскивать с болезненной настойчивостью. (Слайд 35) После мучительных раздумий Толстой решил ночью тайком покинуть Ясную Поляну: “ Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех” (24. 09. 1910.). Итак, наша группа пришла к выводу: одной из причин ухода Толстого из дома явились семейные раздоры и споры относительно завещания. Писатель горячо желал мира в семье, но последние дневниковые записи говорят о том, что ему стало жить невыносимо.

Вопрос оппонентов: Л. Толстой лишил свою семью возможности получать в дальнейшем доход от издания его сочинений. Как вы относитесь к этому его решению?

5. Выступление четвёртой группы.

(Слайд 36) Перед нами стоял проблемный вопрос: почему Л.Н. Толстой, дворянин, граф, имевший большое имение в Ясной Поляне и обширные угодья, на фотографиях одет очень просто, как крестьянин: в холщовой рубашке, иногда босой. Каковы же были взаимоотношения Л. Н. Толстого с дворянским классом? Чем же привлекала его крестьянская жизнь? Тема нашего выступления: “Толстой и дворянство. Толстой и народ”. Л.Н.Толстой родился и воспитывался в дворянской семье. (Слайд 37) В нем пересекалось продолжение двух знатных дворянских родов: со стороны отца – графов Толстых, получивших титул во времена Петра Великого; со стороны матери – князей Волконских, которые вели свой род ещё "от Рюрика". (Слайд 38) После раздела имущества Толстому досталось родовое имение Ясная Поляна и около 1 600 гектаров земли с 330 душами. Казалось бы, ему обеспечено спокойное безбедное существование. Но вскоре он начал тяготиться своим состоянием. Ему стыдно было жить в роскоши, когда вокруг народ бедствовал, голодал и страдал. Лев Николаевич считал, что нужно сделать свою жизнь проще и переделать себя. В дневнике (1847) Толстой сделал следующий простой вывод: “… как можно меньше пользоваться работой других и как можно больше самому работать”. (Слайд 39) Он начинает сам убирать свою комнату, колоть дрова, шить сапоги, возить воду и пахать землю. (Слайд 40) Свой кабинет он устроил очень просто и скромно. Духовный перелом отразился в его статьях, повестях, пьесах, которых объединяет одна надрывная нота: “…Так нельзя жить, нельзя так жить, нельзя!”. (Слайд 41) Толстой демонстративно рвет со своим классом. В “Исповеди” Толстой пишет: “Я отрёкся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, что условия избытка, в которых мы живём, лишают нас возможности понимать жизнь, и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь…”. Высшие классы общества, пишет Толстой, очень озабочены тем, чтобы как-то накормить народ. Для этого они непрерывно заседают, собирают комитеты, покупают хлеб и распределяют его среди населения. Между тем есть очень простое средство для того, чтобы накормить народ: “Средство одно: не объедать его”. (Слайд 42) Часто приходили к Толстому местные крестьяне поговорить о своих нуждах. Железная дорога или шахта не платит рабочему за увечье, земский начальник вынес несправедливый приговор, соседний помещик не отдает крестьянам в аренду землю, которая им нужна, - со всем этим люди шли к Толстому. В 1891 году Россию настиг голод. Толстой не мог не откликнуться на несчастье: он организовывал столовые, чтобы кормить голодающих, писал статьи об ужасах голода. Близость к народу обогащает, наполняет содержанием его духовную жизнь. (Слайд 43) Помогая народу, Толстой открывает в Ясной Поляне школу, в которой преподавал иногда и сам. Он даже писал поучительные сказки и рассказы для детей. (Слайд 44) (Слайд 45) Под конец жизни Толстой задумал уйти от всех жить к знакомому крестьянину и остаток жизни провести в крестьянской избе. Он считал, что простой народ живёт по-божьи, потому что он трудится, умеет терпеть, смиряться и быть милостивым. Простой народ знает смысл жизни. Итак, Толстой порвал со своим классом – дворянством, потому что не видел в роскошной, сытой жизни смысла, истины. Он не мыслил себе личного счастья, когда вокруг царили бедность, нищета, несправедливость. Его идеалом была жизнь в крестьянском мире по законам любви и добра.

Вопрос оппонентов: Как вы сегодня оцениваете решение Толстого уйти от роскоши и богатства?

6. Выступление пятой группы.

(Слайд 46) Мы увидели фотографию могилы Л. Толстого в Ясной Поляне и задумались над вопросом: почему на могиле нет креста? Так определилась тема нашего выступления: Л. Н. Толстой и Бог, Л. Н. Толстой и религия, Л. Н. Толстой и церковь. (Слайд 47) Во время работы над проектом мы изучили дневники Толстого, его статьи “В чем моя вера?”, “Царство Божие внутри вас”, “Исповедь”, Википедию. Прежде всего нужно сказать, что Л. Н. Толстой, как и большинство представителей образованного общества своего времени, принадлежал по рождению и крещению к православной церкви. В юности и молодости был равнодушен к религиозным вопросам, но позже начал задумываться о том, что такое Бог. (Слайд 48) Вот отрывок из его дневника за 1860 год: “Что такое бог, представляемый себе так ясно, что можно просить его, сообщаться с ним? Ежели я и представляю себе такого, то он теряет для меня всякое величие. Бог, которого можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума. Тем-то он бог, что все его существо я не могу представить себе”. Он начал вслушиваться в тексты молитв, в речи религиозных служителей, наблюдал за богослужением, изучал Библию и Евангелие. Толстой утверждал, что в Евангелии его больше всего “трогало и умиляло” то учение Христа, “в котором проповедуется любовь, смирение, уничижение, самоотвержение и возмездие добром за зло”. (Слайд 49) Толстой выделил в Евангелии Нагорную проповедь как сущность закона Христа. Это был закон о непротивлении злу насилием, избавляющий человечество от его собственного зла: делай добро в ответ на зло, и зло искоренится. Но он заметил: “… то, что представлялось мне важнейшим в учении Христа, не признается Церковью самым важным”. Толстой писал, что оттолкнули его от церкви и одобрение ею гонений, казней, войн, и неприятие ею других религий. (Слайд 50) Л. Толстой вёл беседы со священниками и монахами, ходил к старцам в Оптину Пустынь (это широко известный монастырь русской православной церкви), читал богословские трактаты. Вместе с тем он присматривался к раскольникам, беседовал с сектантами. И вот что он пишет в своей “Исповеди”: “Слушал разговор безграмотного мужика странника о Боге, о вере, о жизни, о спасении, и знание веры открылось мне. Сближался я с народом, слушая его суждения о жизни, о вере, и я всё больше и больше понимал истину. Но стоило мне сойтись с учёными верующими или взять их книги, как какое-то сомнение в себе, недовольство возникали во мне, и я чувствовал, что я, чем больше вникаю в их речи, тем больше отдаляюсь от истины и иду к пропасти”. Поворотным в сторону от учения Православной Церкви временем для Л. Н. Толстого стала вторая половина 1879 года. (Слайд 51) В 1880-е он встал на позиции однозначно критического отношения к церковному вероучению, духовенству, официальной церковности. Он считал, что Православная Церковь обманывает и обирает народ. Л. Н. Толстой в официальной религии отвергает догматы организованной церкви, общественные богослужения, не признает церковную иерархию, духовенство, загробную жизнь и искупление душ, отрицает божественное происхождение Иисуса Христа, посты, таинства, принимает из четырёх Евангелий лишь заповеди Спасителя, считает, что “христианин должен молиться за врагов, а не против них”. У него было своё понимание христианства и Евангелия, а церковь, по его мнению, искажала учение Христа. (Слайд 52) В феврале 1901 года Синод окончательно склонился к мысли о публичном осуждении Толстого и об объявлении его находящимся вне церкви: “ Известный миру писатель, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно пред всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкви православной… Посему Церковь не считает его своим членом, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею…”. (Слайд 53) Вы видите фрагмент стенной росписи из церкви с. Тазова Курской губернии “Лев Толстой в аду”. (Слайд 54) В “Ответе Синоду” Лев Толстой подтвердил свой разрыв с церковью: “То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрёкся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему”. Всю свою жизнь Л. Н. Толстой искал свое понимание Бога, задумывался о том, есть ли он, сомневался в нём. Об этом говорят отрывки из дневников. (Слайд 55) 1906 год. “Есть ли бог? Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю богом”. 1909 год. “Бог – любовь, это так. Он для меня всё, и объяснение и цель моей жизни”. Так почему же на могиле Толстого нет креста? Ответ на этот вопрос найдём в дневнике 1909 года: “Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу также без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло”. Толстой всё время пытался дойти до какой-то чистой истины. И в Русской Православной Церкви того времени он для себя эту чистую истину не нашёл. Его жизнь – это история не борьбы с Церковью и не окончательного выбора. Это история сложных внутренних поисков искреннего, творческого человека.

7. Подведение итогов.

Итак, мы убедились, что Л. Н. Толстой – гениальная, сложная, противоречивая личность.

У писателя сложились непростые отношения с дворянством, с семьёй, с богом, с самим собой. В своих взглядах и убеждениях он часто сомневался.

Личность Л. Толстого характеризуют требовательность к себе, стремление к познанию мира, неуспокоенность жизнью и постоянный поиск истины.

(Слайд 57) Хотелось бы завершить наш разговор словами Льва Толстого, которые бы выразили суть его личности. Прочитайте их.

“Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость”.

“Каждый человек – алмаз, который может очистить и не очистить себя. В той мере, в которой он очищен, через него светит вечный свет. Стало быть, дело человека не стараться светить, но стараться очищать себя”.

Что вы выберете и почему?

8. Рефлексия.

– Скажите, убедились ли вы в правильности гипотезы? Ответили ли на главный вопрос проекта?

– Что было самым трудным в подготовке проекта?

– Несомненно, Лев Николаевич Толстой – великая личность, у которой можно многому учиться. Чему вы хотите учиться?

Список использованной литературы и каталог ресурсов Интернета.

Азарова Н., Горохов М

. Жизнь и творчество Л. Н. Толстого. “Выставка в школе”. М., “Дет. Лит.”, 1978.

Большой энциклопедический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1998.

Золотарёва И.В., Михайлова Т.И

. Поурочные разработки по русской литературе XIX века. 10 класс. М.: “ВАКО”, 2002.

Русская литература XIX века. 10 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / под редакцией В. И. Коровина. – М. : Просвещение, 2006.

Толстой Л.Н.

Собрание сочинений. В 22-х т. Т. 16. Публицистические произведения. 1855 – 1886 / – М.: Худож. лит., 1983.
Толстой Л.Н.
Собрание сочинений. В 22-х т. Т. 19 – 20. Письма. 1882 – 1910. М.: Худож. лит. 1984.
Толстой Л.Н.
Собрание сочинений. В 22-х т. Т. 21 – 22. Дневники. 1847 -1894, 1895 – 1910. – М. : Худож. лит. 1985.
Толстая А.Л.
Отец. Жизнь Льва Толстого.marsexx.ru/tolstoy/otec.html

Wikipedia.org/wiki/Толстой,_Лев_Николаевич

В чём моя вера? http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0152.shtml

Царство Божие внутри вас. http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_1260.shtml

Гусев Н.Н. Лев Толстой – человек. http://feb-web.ru/feb/Tolstoy/cristic/vs2/vs2-353-.htm

Кодекс здоровья Льва Толстого. http://www.beztabletok.ru/material/156-kodeks-zdorovya-lva-tolstogo.html

Толстой был представителем высшего дворянского круга России, графом. До 80-х годов он вёл вполне аристократический образ жизни, считая, что человек его круга должен стремиться к преумножению богатства. Именно так он на первых порах воспитывал свою жену полудворянского происхождения С.А.Берс, бывшую на 16 лет младше мужа. При этом он всегда презирал безнравственных людей и активно сочувствовал бесправным крестьянам. Так, он ещё в конце 50-х годов открыл в Ясной Поляне школу для крестьянских детей и сам преподавал в ней, помогал нуждающимся материально.

Вся мировоззренческая позиция писателя и до, и после перелома в его сознании, произошедшего в 80-е годы, строилась на отрицании насилия, «непротивлении злу насилием». Однако хорошо известно, что зло Толстой всегда решительно разоблачал и в своих поступках, и в своих статьях и произведениях. Он считал, что мир изменится к лучшему, когда каждый человек займётся самоусовершенствованием на основе творения добра другим людям. Поэтому правильнее будет назвать формулу Толстого «противление злу добром».

Сущность перелома в мировоззрении Толстого в 80-е годы заключается в отказе от барской жизни и попытке перехода на позиции и образ жизни патриархального русского крестьянства. Необходимыми атрибутами подобных изменений писатель посчитал различного рода самоограничения вплоть до вегетарианства, упрощение жизни, признание необходимости каждодневного физического труда, в том числе земледельческого, помощь бедным и практически полный отказ от собственности. Последнее обстоятельство больнее всего ударило по большой семье, членам которой он же сам в прошлые времена привил совсем иные привычки.

К концу века Толстой всё более глубоко вникает в сущность Евангелия и, видя громадную пропасть между учением Христа и официальным православием, отрекается от официальной православной церкви. Его позиция заключалась в необходимости для каждого христианина поиска Бога в себе, а не в официальной церкви. К тому же на его взгляды в это время оказывали влияние буддистские философия и религия.

Сам будучи мыслителем, философом, рационалистом, склонным ко всякого рода схемам и классификациям, он в то же время считал, что человек должен жить исключительно сердцем, а не умом. Вот почему его любимые герои всегда ищут естественности, живут чувствами, а не рассудком или приходят к этому в результате долгих духовных поисков.

Человек, по Л.Толстому, должен постоянно меняться, развиваться, проходя через ошибки, новые поиски и преодоления. А самоуспокоенность он считал «душевной подлостью».

Литературное открытие Л.Толстого – глубокий и подробный анализ мыслей и переживаний героя, мотивов его поступков. Внутренняя борьба в душе человека стала для писателя главным предметом художественного исследования. Н.Г.Чернышевский назвал этот открытый Толстым художественный метод «диалектикой души».

Изображение войны в «Севастопольских рассказах»

Война, по Толстому, это не знамёна, фанфары, красивые стройные ряды, великие подвиги и барабанная дробь. Война – некрасивое, грязное дело, тяжёлый труд, страдания, кровь, трагедия, ужас – всё, что ведёт людей к вражде и разобщению.

Война обнажает подлинную сущность каждого человека, но при этом не убивает лучших человеческих проявлений. По мнению Толстого, мир, жизнь всё равно победят войну, в том числе в душах людей.

Истинный патриотизм – не кричащий и громкий, а незаметный, чувственный, глубоко внутренний, не показной. Подлинный героизм также застенчив и не тщеславен. Любовь к Родине и способность к подвижничеству спрятаны, по мнению Толстого, в глубине души русского человека.

Исходя из предыдущего, ясно, что Толстой осуждает наполеонизм, самодовольное тщеславие, лицемерие фальшивого патриотизма и «теоретического» героизма светской аристократии.

Писатель разоблачает всяческую ложь и утверждает правду в качестве критерия оценки человеческой жизни или исторического события.

Война, по Толстому, бессмысленна и противоестественна. Её исход зависит не от полководцев и прочих субъективных факторов, а от воли и настроения народных масс, то есть от объективного фактора. Толстой признаёт истинной и допустимой лишь освободительную войну.

Писатель выступает за правду простого человека с народным миропониманием. Критериями истины он считает простоту, добро и правду.

Толстой особо отмечает единство мыслей и чувств, охватывающих всех русских людей в момент национальной опасности.

Наконец, война обнажает и обостряет главное чувство в человеке: по Толстому, это – чувство стыда.

Все эти линии получат убедительное художественное воплощение позже, в романе-эпопее «Война и мир».

«Война и мир». Особенности романа-эпопеи.

Произведение Толстого не укладывается в привычные для того времени формы и границы классического европейского романа. Сам автор не считал своё произведение ни романом, ни поэмой, ни исторической хроникой.

Западные писатели (О.Бальзак, Э.Золя) при осуществлении масштабных эпических замыслов создавали серии романов, каждый из которых поднимал свой жизненный пласт. Толстой же отличается панорамным и целостным мышлением: для него мир един, а жизнь – общая. Поэтому в его произведении и война, и мир захватывают каждого человека, и одновременно каждый вбирает в себя весь мир, живёт со всем народом. Это приводит Толстого к созданию принципиально нового жанра – романа-эпопеи.

Толстой разрушает привычное деление жизни на частную и историческую. Николай Ростов в повседневном быту (охота, проигрыш Долохову) переживает столь же сильные и даже сходные чувства с теми, которые охватили его в исторических сражениях на Амштеттенском мосту и под Островной. А смертельно раненный в Бородино князь Андрей в героическую минуту вспоминает Наташу на первом балу, и его чувства оживают. Все герои Толстого существуют одновременно в двух измерениях – бытовом и бытийном, иначе говоря, в семье, любви и одновременно в истории и даже в вечности, особенно на рубеже жизни и смерти.

Частная жизнь и жизнь историческая у Толстого взаимозависимы и определяют друг друга. Национальный разброд и разобщение перед Аустерлицем в 1805 году равнозначны поражению и одновременно скажутся не только в неудаче сражения, но и в ошибочной женитьбе Пьера на Элен, в чувстве потерянности и утрате смысла жизни. В то же время патриотический подъём 1812 года вновь сведёт Наташу и Андрея, сделает счастливым Пьера.

Композиция романа характерна тем, что все автономные картины связываются в единое полотно не только сюжетно, но и внутренней логикой, дыханием целого. Писатель с успехом применяет в романе принцип параллельного повествования о событиях, происходящих одновременно с разными героями в разных местах, что тоже подтверждает тезис о единстве мира.

Каждый истинный герой Толстого постепенно освобождается от прежних условий жизни, от всего случайного, наносного и обретает коренные основы бытия. Эти основы – «простота, добро и правда», их хранит народ и к ним приходит близкая к народу часть лучших представителей русского дворянства.

Именно в этом сказывается «мысль народная», своего рода душа романа-эпопеи, сводящая к единству далёкие друг от друга проявления бытия.

Другая важнейшая мысль романа-эпопеи – «мысль семейная»: счастливая семья – основа всеобщего народного счастья.

Похожая информация.

Толстой до сих пор является голосом совести. Живым упрёком для людей, уверенных, что они живут в соответствии с моральными принципами.

Александ Мень

«Моя главная цель в жизни есть добро ближнего», - писал в своём дневнике Л.Н.Толстой. Основной закон искусства – верность жизненной правде, которого придерживался всю свою творческую жизнь великий Толстой.
Изучая произведения литературы, мы уже знаем, что каждый писатель (да и каждый человек вообще) обладает своим воззрением на мир, или как правильно говорить мировоззрением.
Мировоззрением называют всю систему взглядов на жизнь: взглядов философских (на общие законы мира), политических (на общественное устройство), нравственных (на отношение между людьми), эстетических (на прекрасное в жизни и искусстве). Мировоззрение складывается в течении всей жизни человека под влиянием воспитания, образования, его деятельности, событий его личной жизни и исторических событий, под влиянием окружающей общественной среды.
Мировоззрению свойственны противоречия. Человек, под влиянием обстоятельств его жизни, способен колебаться в своих суждениях.
Так вот, мировоззрение писателя, как любого человека, всегда сказывается на его деятельности. Главная деятельность писателя – художественное творчество. Творчество – особый вид человеческой деятельности. Творческая деятельность писателя не только выражает его мировоззрение, но и воздействует на мировоззрение других людей (читателей).
Стремление видеть и передать в своих произведениях правду жизни составляет мировоззрение автора «Войны и мира», где ярко раскрывается духовный мир героев, их диалектика души. В этом весь Толстой.

Художественное мировоззрение Л . Н . Толстого , сложное и противоречивое, изменялось на протяжении его долгой жизни. Начал же Л . Н . Толстой с того, что уже было открыто М. Ю. Лермонтовым. Мысль о том, что изучение души человеческой - задача первостепенной важности, стала главной темой творчества писателя. Он отстаивал глубокую связь внутреннего мира человека с обществом. Причину всех бед Толстой видел в том, что современный человек утратил твердую нравственную позицию и в жизни своей руководствуется ложными идеалами. Спасение человека должно начинаться изнутри, с его души. Люди научились заглушать врожденный голос совести, но он никогда не замолкает совсем, поэтому есть возможность изменить свою жизнь, привести ее в согласие с совестью. Для этого необходима постоянная внутренняя работа, проверка своих поступков высшей идеей - добра, любви и справедливости. Большое значение в этом смысле Толстой придавал нравственному самосовершенствованию человека.

Произведения Толстого объединены центральной проблемой - поисками смысла жизни, истинных убеждений. Его персонажи ищут истину не только для себя, но и для всего человечества, т. е. истину абсолютную, поэтому все творчество Толстого проникнуто философичностью. Писателю было важно «воспитать» читателя, заставить его пройти вместе с героями дорогами духовных исканий и найти нравственный идеал, но лишь любимым героям Толстого свойственны идейно-нравственные поиски. Их характер под влиянием напряженной внутренней работы, различных жизненных впечатлений постоянно развивается. Изменение характера идет через ряд психологических стадий. Принцип психологизма - один из важнейших в романах Толстого ; центральным его постулатом становится «диалектика души» героя, что означает изображение внутреннего мира героя в постоянном развитии.
Объяснение важных психологических процессов, переломных моментов в мировоззрении героев Толстой не доверяет своим персонажам. С этим способен справиться только сам автор-повествователь. Во-первых, людям свойственно подсознательное стремление видеть себя лучше, оправдывать свои поступки; во-вторых, ясно и сжато осветить душевное состояние может только сторонний наблюдатель, человек, поднявшийся над борьбой.
Нелюбимые герои Толстого ничего не ищут, кроме личного благополучия. Мир их мыслей и чувств крайне беден, они внутренне статичны. Для Толстого нравственный уровень человека определяется его способностью к внутреннему совершенствованию и духовному развитию.

Сущность перелома в мировоззрении Толстого в 80-е годы заключается в отказе от барской жизни и попытке перехода на позиции и образ жизни патриархального русского крестьянства. Необходимыми атрибутами подобных изменений писатель посчитал различного рода самоограничения вплоть до вегетарианства, упрощение жизни, признание необходимости каждодневного физического труда, в том числе земледельческого, помощь бедным и практически полный отказ от собственности. Последнее обстоятельство больнее всего ударило по многочисленной семье, которой он же сам в прошлые времена привил совсем иные привычки.

К концу века Толстой всё более глубоко вникает в сущность Евангелия и, видя громадную пропасть между учением Христа и официальным православием, отрекается от официальной церкви. Его позиция заключалась в необходимости для каждого христианина поиска Бога в себе, а не в официальной церкви. К тому же на его взгляды в это время оказывали влияние буддистские философия и религия.

Мировоззрение Льва Толстого

Первый час

Всем нам в жизни куда проще сказать «нет» , чем «да» .

Стоя даже перед самой будничной дилеммой, мы уже знаем, что нам не нравится, и испытываем смущение, как только нам задают прямой вопрос: «А что бы вы хотели? Что - конкретно? На что вы претендуете и что можете предложить?»

Нет дается легко и скоро. Да приходит с трудом и запозданием. Причем во всем: в искусстве , где мы с легкостью отличаем безобразное, сами не будучи способными создать прекрасное; в науке , где есть прямо-таки мастера по выуживанию чужих ошибок, способные критиканством нагнать неимоверный страх на других, но редко когда добивающиеся чего-нибудь сами; в политике , где никогда нет недостатка в критике, зато всегда недостает созидательных идей, где самые заядлые революционеры предстают творчески совершенно бесплодными, если дело коснется вдруг созидания.

Замечу, однако, что в критике, в отрицании, в «нет» человек часто, если не сказать очень часто, бывает прав; в чем-то положительном, в утверждении, в «да» - он чаще всего поддается блеску ложных идей, обманчивому свету блуждающих огней, соблазнам - путается, суетится.

Почему? Потому что дурное и злое вопиет неистово и тем самым выдает себя, доброе же, прекрасное и истинное загадочно молчит и стесняет тем самым человека в его исканиях.

Дурное подобно зловонному грибу: его найдет и слепой. А доброе подобно Вечному Творцу: оно дается лишь истинному созерцанию, чистому взору, а кто не обладает духовным взором, тот мчится за пестрым миром своих причуд, обманчивых иллюзий, броских химер и попадает в ловушку его «да» .

Лев Толстой относится к тем редчайшим исключениям в истории культуры, которые поступали как раз наоборот: он созерцал доброе и был прав в свое «да» ; конечно, он не мог не видеть и дурного или почти дурного в действительности, тогда предавался негодованию и, не имея трезвого, четкого взгляда на историческую проблематику человеческого бытия, выплескивал ребенка вместе с водой и - путался в своем «нет» .

То, что он отстаивал и что предлагал, было верно и хорошо; тут он был прав; но то, что он отвергал и что запрещал, было отчасти дурно и зло, а отчасти - оправданно, необходимо, отважно, велико, прекрасно; он был несправедлив, но знать об этой несправедливости не хотел. В своем «да» он был одарен глубиной и ясновидением; в своем «нет» - близорукостью, а, может, и слепотой.

Но так как он жил, мыслил и проповедовал как монолитный организм, то он вплетал свое ложное ошибочное «нет» в свое истинное и искренне «да» , наносил тем самым ему вред, искажал положительное в своем мировоззрении, реконструируя своею неверную, вредную философию.

Он никогда не был «декадентом» , как его подчас называют из недопонимания; никогда не отступал от источника добра; оставался верным свойственному православным созерцанию сердцем, но своеобразие его художественного творчества, вследствие которого он не видел и не смог отразить характер духовно-интеллектуальных натур; склонность к рассудочному резонерству, наивная вера в силу неопровержимой логики и философское дилетанство - сделали из него последовательного доктринера своего «да » , непреклонного теоретика отрицания, своеобразного моралиста-проповедника культурного нигилизма.

В своей последней (летней) лекции о Толстом как авторе эпического романа «Война и мир» я сделал попытку показать все истоки этого своеобразного мировоззрения и мотивы его становления. Уже в этом грандиозном своем произведении Толстой предстает и воспринимается нами как моралист и анархист. Я попытался показать, что это эпическое и поэтическое произведение в одно и то же время и художественно несовершенное великое произведение искусства, и огромное полотно русской национальной жизни, и философия жизни, выраженная в художественной форме.

Эта философия, говорил я, нарушает эпический ход событий в романе; прочитывается в образах его, иллюстрируется ими; видоизменяет и искажает художественное созерцание и его воплощение; а нередко и вовсе отодвигает в сторону художника, ясно заявляет о себе, выступает на передний план повествования и в неприкрытой, а порою грубоватой форме дает волю доводам разума.

Эта жизненная философия, говорил я тогда, не приемлет великих, сложных, глубоких, противоречивых, страстно мыслящих натур, обедняет их, приподнимает человека толпы и самую заурядную душу со всеми ее атрибутами.

Толстой как художник-созерцатель и Толстой как наблюдатель и прозаичный резонер мешают друг другу. У рассудочного мышления свои идеи-фикс, и оно всячески стремится к их воплощению. Но это все отрицательные идеи: великие мужи, выдающиеся личности, властители, государственные политики компрометируются, охаиваются, предстают мелкими, изолгавшимися, мнимыми величинами.

Слово берет нравственная и художественная антипатия, пытающаяся задавать тон.

Толстому удаются простые, непосредственные натуры. Он их любит, лелеет, великолепно изображает; он мастер инстинкта, ясновидец примитивных, непосредственных, живущих родовыми побуждениями, мало чем примечательных натур.

Таков его художественный акт: его тянет в стихию примитивизма, не отягощенного, не обогащенного духовной культурой.

Природный инстинкт рода для него - главная реальность в человеке, а инстинкт толпы как довлеющая себе сила - главная реальность истории.

Уже тогда, говорил я, существовала эта его основополагающая концепция, т.е. задолго до его мировоззренческого кризиса. Он уже тогда был демократом инстинкта толпы, а не политической формы; уже тогда он был и анархистом в своих воззрениях на историю.

А это значит, что разразившийся позднее кризис уже тогда начал вызревать в нем, вызвав душевно-духовный переворот, и только потом - вырвался на волю и обнаружил себя в его морально-религиозном мировоззрении.

Общеизвестно, что в 70-е годы XIX столетия великий писатель пережил тяжелый духовный надлом. Наступление его заметно, к слову сказать, не только в «Войне и мире» , но и в самых первых превосходных его произведениях. В по-юношески нежной, благоуханной повести «Детство. Отрочество. Юность» маленький герой (Николенька Иртеньев) склонен к назойливо-скучной рефлексии, к педантизму в наблюдениях над собой.

У графа Пьера Безухова в «Войне и мире» , у Левина (в «Анне Карениной» ) эта склонность становится ведущей и предопределяющей судьбу чертой.

В известной мере предвосхищая жизненный путь самого Толстого, оба героя переживают некоторое разочарование в жизни, и прежде всего - бессилие дать четкий, всем понятный ответ на остро поставленный вопрос о добре и зле. А это уже своего рода духовный провал - не удается им «основательная жизнь» , « в красоте, полноте и совершенстве» .

Словно гонимое духом Эриний, их сознание ищет место морального покоя, удовлетворения от праведно содеянного, свободы тайных укоров совести. И вот, оба ищут выхода в физическом труде, в некоем опрощении жизни.

Две повести - «Смерть Ивана Ильича» и «Крейцерова соната» , пытаются сблизить проблемы смерти и брака с человеческой совестью и - терпят неудачу.

Любопытно, до потрясения, понаблюдать, как совершается переворот в этой огромной, титанической душе.

Между 45 и 60 годами жизни человек представляет собою уже как бы другую личность, без прежних установок, конечно, но с новым образом мыслей и все пересматривающей идеологией.

Этот образ мыслей можно отнести на счет того, что чувство берет верх над волей и разумом , получает власть, начинает руководить, придавать форму жизни. Когда же чувство становится самовластным, как бы исключая все остальное (в том числе разум и волю), и начинает вести себя монополистически-тоталитарно, возникает такая опасность: настрой чувств в решающие моменты существования отдельной личности или народа может привести к ослеплению разума , к ослаблению воли , к утрате верных ориентиров.

Ведь чувство как таковое гораздо глубже воображения, мышления и воли; но оно в корне портится, хиреет, если отгораживается от других духовных потенций и противопоставляет им себя в некотором самоупоении.

Чувство без разума переходит в необузданную страсть, способствующую вязкости души, бесхребетности. Чувство без воли становится беспредметным, бесцельным, бесформенным, непродуктивным. Чувство без воображения кончает закоснелостью, отрывом от действительности, снедает самое себя в безысходности.

Разум , наоборот, сдерживает чувство, формирует его, делает его содержательным, очищает и тем самым углубляет. Воля дисциплинирует чувство , дает ему цель, направление и созидательную силу. Воображение дает чувству свободу полета, воспарения, созерцательности, свободу выбора действительно творческого пути.

Чувство и сердце много значат в человеческой жизни; очень много; ведь из них проистекает благодатный поток созидательной, исцеляющей, все проникающей и утешающей любви. Рассудок без любви сух, черств и циничен. Воля без любви жадна, властолюбива, нагла, жестока. Фантазия без любви лишена корней, эгоистична, ненасытна.

Но - чувство и сердце без разума и воли сентиментальны; и вот ведь Лев Толстой предстает в своем мировоззрении выразителем и идеологом сентиментальности.

Сентиментальность - это буйный размах беспочвенного, беспредметного и бесформенного чувства, которое довольствуется собой, упивается собой, пытаясь вызвать к жизни слепую сострадательность.

Сентиментальность - это беспредметная разомлелость души , предающейся субъективным настроениям. Она не умеет крепко, всем сердцем любить, ей не хватает решительности, смелости взять на себя ответственность, не хватает напористости в борьбе за добро.

Сентиментальная душа не понимает, что Бог больше, чем человек, и что гуманность занимает не последнее место в ряду человеческих добродетелей и разума. А это как раз то, что надлежит понимать, например, политику; ибо на определенно очерченной, разумной неколебимости воли почиет сущность государства и правопорядка.

Но как раз вот эту решительную силу характера, которая и призвана к тому, чтобы, созидая, вести за собою и, ведя, созидать, осуждает и подтачивает доктрина Толстого.

Толстой начинает с социальной несправедливости буржуазного устройства жизни: богатый и бедный, образованный и необразованный; начальник и подчиненный, властвующий и подвластный, жирующий и голодный - и несправедливо, и невыносимо; и должно быть ликвидировано.

Он заглядывает чуть глубже и видит, что в целом в социальном укладе и культуре в истории человечества всегда господствовали примерно одни и те же принципы: немногие - вверху и многие - внизу; немногие создавали порядок и культуру, многие - несли в себе так и неразвернувшиеся предпосылки для этого. Но Толстой не приемлет этого. Он противопоставляет всем социальным и политическим проявлениям мировой истории свое суверенное, моральное «нет», оставаясь предельно последовательным: если культура мыслится только таким путем, что ж - пусть пропадает; пусть возникает и существует только то, что могут все и что доступно всем ; доступное немногим не имеет права на существование.

Духовная культура по Толстому означает наличие элиты, неравенства, т.е. несправедливость. Духовная культура - это верхи, подчинение, право, суд, государство, частная собственность, деньги, война, т.е. - эгоизм, борьба, принуждение, ненависть, тюрьма, казнь. Итак, духовная культура безнравственна; и все, что она предполагает, все, что связано с нею, подлежит осуждению и ниспровержению. Значит, наука, искусство, церковь, политика, частная собственность - то, в чем знают толк и добиваются успехов лишь немногие, все - вздор, и все должно исчезнуть.

Любовь - вот девиз, вот решение проблемы, говорит он. Любовь - слово Христа - забыто; и вот теперь пришла пора восстановить власть этого слова, в этом - спасение.

Когда Толстой говорит о христианстве, он имеет в виду свое собственное толкование его. С наивной, дерзкой уверенностью и увлеченностью дилетанта он принимается за новую реформацию христианства и очищает христианскую веру от всего, что считает неподходящим, неясным и вредным.

Метод его удивительно прост: он вычеркивает, подвергает осмеянию и нещадно язвительному анализу все, что считает излишним.

Христианство становится у него моралью тотальной любви , а сама эта мораль - абсолютным критерием добра и зла, единственной опорой в разрешении социальных проблем. Толстой требует безоговорочной любви к ближнему; остальное - не в счет.

В центре внимания философских интересов его стоит проблема морального совершенства человека. Моральное переживание открывает ему смысл жизни как таковой, все его христианское мировоззрение строится на ощущении морали, той самой морали, которая теперь выше всего и имеет право вершить суд над всем: над религиозным опытом, над порывами к познанию, над искусством, над правосознанием, над любовью к Отечеству.

Во второй половине жизни (1880-1910) после того как в его мировоззрении произошел коренной переворот и он постигнул вывод «мудрости земной», моральное содеялось для него единственной, самодостаточной ценностью жизни , в сравнении с которой все остальное теряло всякую ценность.

Вся его философия сводилась отныне к морали. И в этой морали было два истока: сострадание , которое он называет «любовью», и - абстрактный, резонерствующий рассудок , который он называет разумом.

Сострадание дает пищу его морали; а рассудок подталкивает к формальному теоретизированию. Любая другая материя неприемлема, как мнимая или лживая. Любое отклонение от строжайшей логичности рассматривается как бесчестная уловка или софизм.

В результате всю его доктрину можно свести к следующему: «человек призван любить; это означает, что ему надлежит сострадать всем страждущим; но для этого надо воспитать человека; чувственная любовь есть грех и грязь; чиста и добра лишь сострадательная любовь; потому человек призван к воздержанию, также и в отношении алкоголя и табака; должен работать физически и таким способом зарабатывать свой хлеб, поскольку любая другая работа есть видимость и обман, и только физический труд научит его праведному простому по-крестьянски образу жизни - в поте лица своего, с мозолями на руках. Все остальное, что ни возьми - неистинно, мнимая ценность, о которой не стоит и говорить».

Вот все, что понимается под философией Льва Толстого. А то, что делается согласно этой философии, есть чистой воды эксплуатация ее дидактических тезисов, которая свою собственную последовательность и свою моральную бескомпромиссность возводит, торжествуя, на высшую ступень.

Любопытно и поучительно проследить за тем, как эта морально-теоретическая последовательность, подобно все сметающему на своем пути вихрю, действует на поприще культуры.

Тут довольно скоро убеждаешься, что ядром этой философии «нет» является то же самое заблуждение, которое открылось нам когда-то в романе «Война и мир». Кратко и просто его можно выразит так: «чего я не вижу, то не существует; чего я не могу себе представить, то и не важно, и не ценно; чего я не понимаю, то вздор; что меня возмущает, то - зло; что спасает мою душу, то - добро».

Эту точку зрения можно (вместе с Блейнером) назвать аутизмом (аутос по-гречески значит сам ), т.е. замыканием в рамках самого себя, суждением о других людях и вещах с точки зрения собственного разумения, т.е. субъективистская беспредметность в созерцании и оценке.

Толстой - аутист: в мировоззрении, культуре, философии, созерцании, оценках. В этом аутизме суть его доктрины. Чтобы лучше прояснить это, приведу один пример из истории философии.

Примерно за 500 лет до Рождества Христова, (в Древней Греции) жил мудрец, некто Гераклит Эфесский, написавший книгу, в которой нашло свое отражение его мировоззрение. И мировоззрение это было столь неординарным, что понять его было далеко не просто, потому что сначала надо было отбросить привычные, обыденные представления и только потом попытаться освоить новый вид опыта, созерцания и мышления.

Для средней массы, как правило, это не легко, а потому она и не желает и не делает этого. Она - аутистична. Вот и прозвали Гераклита skoteinÒz, т.е. темным , трудным для понимания. В действительности же его философию понять легко. Если чуточку приналечь и перестроить себя, если не сделать догмы и канона из своей обыденщины, то сразу же поймешь, что у Гераклита речь идет о гимне Богу, а Бог - как мировой огонь, как верный Разум, который в меру вспыхивает, в меру затухает.

Аутистичные массы не поняли этого и вообразили себе философа «вечного огня» унылым и «темным».

Сократ, живший примерно 50 годами позже и Гераклита лично не знавший, не был аутистом: он прочел его книгу; подумал; прочел еще раз. Полное переключение на мысль Гераклита ему, однако, не удалось, и он сказал: «Все, что я понял в этой книге - превосходно. Думаю, что также превосходно и то, чего я не понял. Но каким же надо быть искусным ныряльщиком, чтобы выловить выловить все жемчужины его мысли».

Такова разница между аутистом и созерцателем предметного.

Нам постоянно надо заботиться о том, чтобы наше душевно-духовное око не дремало, чтобы наше созерцание не оскудевало, не замыкалось в своих природных рамках, чтобы мы постоянно расширяли их и выходили за их пределы.

Толстой запамятовал это. То, во что он проникал своим взором, было хорошо, и тогда его «да» было глубоким и верным. То, во что он не вникал и во что не хотел вникать, он просто отвергал, и тогда его «нет» становилось глубоко неверным и разрушительным.

Все это я еще покажу вам после перерыва.

Тем, кто хочет познакомиться с мировоззрением Толстого без особого труда, рекомендую прочесть его сказку об «Иване дураке, трех чертенятах и сатане, и о сестре Ивана, деве Меланье», которую можно найти в собрании его сочинений. Главное - совершенно серьезно подойти к тенденции сказки как доктринерскому тезису, ибо это великолепно изложенная авторская сказка-проповедь.

Второй час

Итак, мировоззрение Льва Толстого, как мы только что выяснили, складывалось как бы из двух ипостасей: установки любви и рассудочно-логической мысли.

В своих философских устремлениях Толстой, несомненно, правдив, искренен и чистосердечен. Он хотел добра, морального добра, хотел лучшего, совершенного, в этом он проявил себя как истинно русский, выдающийся человек. Но в исследовании, философствовании, мышлении и аргументации он оставался дилетантом, не имеющим академического образования домашним философом, благородным и гениально одаренным любителем, что и привело его к аутизму в мировоззрении, к отрицанию всего, что он не понимал, что ему не подходило, что его возмущало.

От него, апологета индивида простых инстинктов; от него, знатока ординарной человеческой души; от него, большой мощной натуры, от него, дворянско-графского отпрыска со стихийной, подвижной душой крестьянина, ускользнула сущность духовной культуры. То, что ускользало, он отвергал; а то, что отвергал, он пытался веско аргументировать; ибо был художником по призванию и проповедником по темпераменту, но, никогда - исследователем, никогда философом. Вот и пришел он к той философии, которая возвела в рамки канона его художественное своеобразие и стала выразительницей его прямолинейно-логической проповеди.

Подобно древнему Самсону, он ухватился за колонны храма духовной культуры, чтобы сокрушить их вместе с храмом и с собой.

Он считал это своим долгом, своим призванием в жизни.

Он желал любви и ничего более . И это «ничего более », логически продуманное и живо изложенное, сделало его нигилистом от культуры, поставило в ряд семи самых знаменитых анархистов мира, среди которых англичанин Гудвин, француз Прудон, русский Бакунин, русский князь Кропоткин, француз Алоиз Реклю, американец Таккер и русский граф Толстой.

Трое из семерых - русские. Все трое выходцы из родовитого и славного дворянства. Все трое разрушители из любви, мечтатели из аутистски-латентной ненависти; все трое ослеплены чувством, все трое проповедники-максималисты, не узревшие сущность духовной культуры.

У Толстого это вырисовывается примерно так. Мораль любви - это все. Об нее разбивается все остальное: религия, наука, искусство, право, государство, Отечество.

а) Так, религиозный опыт заменяется и вытесняется моральными переживаниями. Мораль ставится над религией; и ею, как критерием, одобряется или осуждается всякое религиозное содержание; действенность ее собственного опыта распространяется и на сферу религии, которой ставятся определенные рамки.

Вся глубина религиозного восприятия, предмета веры, сокровенного отношения к Богу и к религиозной символике, короче, все богатство позитивной религии трактуется и подается критически и скептически. Слепо, ограниченно, самодовольно на передний план выступает морализирующий рассудок. А все это вместе есть не что иное, как возобновляющийся судебный процесс знаменитого «человеческого здравого смысла», который тащит на судилище все достояние догматов и обрядовость христианской веры, охаивает и отвергает все, что кажется ему странным и непонятным. Над всем производится быстрый суд и расправа, так как обыденный рассудок даже самое близорукое свое соображение считает признаком критичности, добропорядочности и мудрости.

Мысль же о том, что духовность культуры в целом углубляется и освящается религиозным таинством и что подобное соображение лишило бы прозаически-трезвый, ограниченный рассудок его компетентности, - эта мысль даже в голову моралисту не приходит, ибо он не способен осознать, что не одно лишь моральное переживание, но любое духовное состояние ставит человека пред Ликом Господним, позволяя ему изведать живой, подлинный опыт причастия к изначально-сокровенному и заложенному в нем Откровению. Рассудочный моралист и не предполагает, что его плоская, самодовольная возня приводит лишь к поверхностности в прямом смысле слова, а потому он и охаивает недоступную ему глубину, а потому и глумится над ней.

Так вырождается его мировоззрение в своеобразный религиозный нигилизм .

b ) С этой точки зрения мораль Льва Толстого проводит свою судейскую линию и в сфере науки . Духовная самоценность истины и теоретической очевидности остается для моралиста скрытой; он почитает себя за избранного и компетентного судию надо всем, что делает и чего добивается ученый в своей области. Он судит о его трудах и о предмете мерками моральной «пользы» или морального «вреда», он осуждает и отвергает науку в целом, как пустую, ненужную и даже губительную для морали.

Наука для Толстого - буквально «бесполезная глупость» и «праздное любопытство», а ученые-исследователи для него - лишь «жалкие обманщики».

Вся научная культура, если она не ставит себя на службу сентиментальной морали и тем самым не снабжает моралиста необходимым для него материалом, отвергается как недостойное человека, вредное деяние, как выражение праздного любопытства, профессионального тщеславия и преднамеренного обмана.

Интеллектуальный труд для Толстого вообще не работа, а лишь видимость и обман, болтовня ленивого и хитрого человека (своего рода дьявола).

Идея истины для этой морали - звук пустой, а потому она тоже полностью отвергается. Ведь моралист не понимает, что духовная культура обретает свой смысл и свою уверенность как раз в моменте истины: ибо любое духовное состояние человека скрывает в себе частичку истины и открывает частичку познания.

Применительно к Толстому это означает, что личностно-обусловленные пределы духовного акта обобщаются им и возводятся в степень главного закона.

Научное познание измеряется меркой морального утилитаризма , и мировоззрение в целом приобретает отпечаток научного нигилизма.

с) Тот же самый моральный утилитаризм действует и в области искусства: особая самоценность художественного созерцания и творчества осуждается, отвергается, а роль искусства низводится до роли посредника - ставится на службу морали и моральным целям.

Искусство и присущее ему своеобразие терпимо и допустимо лишь тогда, когда в предмете его заключено всем понятное, с точки зрения морали, полезное поучение. В противном случае оно преподносится как продукт праздности, продукт разгула безнравственных страстей («Крейцерова соната» Бетховена).

Всякое художественное произведение, не способное что-либо сказать морализирующему утилитаристу, подвергается глумлению и насмехательству. И наоборот: терпимо и похвально всякое морализирующе-полезное сочинение, пусть даже несовершенное эстетически. Морализирующий рассудок последовательно излагает свои выводы и даже некоторым образом кокетничает своими откровениями и парадоксами. Эстетические мерки вещей искажаются и устраняются; все пронизывающая, облагораживающая, углубляющая и все одухотворяющая власть художественного созерцания слабеет, теряет уверенность, спотыкается, уступает место морализирующему ригоризму.

Моралист стремится навязать искусству чуждую ему природу и задачу и тем самым лишает его своего своеобразия, своего достоинства, своего призвания. Он это понимает, осознает и выражает в форме определенного принципа , в форме доктрины , становясь, таким образом, эстетическим нигилистом.

d ) Еще более суровому приговору подвергаются право, государство, политика и Отечество.

Духовная потребность и духовная функция правосознания остаются terra inco gnita для Толстого. Он вообще не знает, что значит для человека правосознание. Ему вообще ни о чем не говорит вся сфера богатого формообразующего духовного опыта; здесь он замечает разве что самые поверхностные контуры событий и дел; и эти формальности представляются ему как грубое насилие, за которым скрываются мстительные и своекорыстные намерения. Его мнение таково: право и государство не воспитывает людей, а напротив, пробуждают и поощряют в них их самые дурные свойства и наклонности.

«Воры, разбойники и убийцы» и их «собратья по несчастью» предпринимают лишь редкие попытки насилия, и эти редкие попытки государственные мужи подавляют намеренно организованным, лицемерно оправдываемым насилием.

Насилие для Толстого равносильно злу , «грязи», «греху», «сатане».

Что для него государственная власть? Это - насилие, петля, цепи, хлыст, нож и топор. Это не что иное, как целенаправленное внушение страха, подкуп, гипноз, армейское отупение, деградация несчастного человека. Преступник и разбойник совершают свои преступления редко и хорошо знают, что это грех. Государственная же власть делает это постоянно и считает это оправданным.

И что же? Сочувствие сентиментального моралиста целиком и полностью на стороне преступников и убийц, а деятельность настроенных по-государственному чиновников объявляется никчемной и вредной. При этом речь идет не только о России и ее предреволюционной ситуации. Речь идет обо всех странах и государствах, всех без исключения - демократиях и автократиях, в Европе и Америке, 1000 и 2000 лет тому назад и теперь.

Политики и чиновники, по мнению Толстого, чаще всего «продажные и порочные люди; сенатор, министр, император - хуже и отвратительнее, чем палач и шпион. Отсюда становится понятным, почему он так кипит в своем гневе, едва касается какой-нибудь государственной функции.

Государство и право осуждаются им и отвергаются, что в равной мере относится ко всем правовым институтам, правовым отношениям и правовым организациям. Недвижимое имущество, наследственное право, деньги (которые сами по себе зло), военная служба, суд, решения суда - все тонет в потоке возмущений, издевок и проклятий. По мнению моралиста, все это заслуживает лишь поношений, хулы и упорного пассивного сопротивления.

И наконец, все эти принципы разрушительства увенчиваются отрицанием государства и любви к Отечеству.

Отечество, государственная форма его существования, необходимость его защиты - все решительно отбрасывается как ненужный хлам.

В моральном отношении все люди - братья, безотносительно к расам, национальностям, государственной принадлежности; любой человек достоин сострадания, и ни один не заслуживает насилия. Если вооруженный бандит отнимает у тебя что-то, ты должен отдать ему это; ты должен посочувствовать ему, ведь у него чего-то, значит, мало; ты должен пригласить его к себе, а он - переехать к тебе и жить с тобою в любви и согласии: у человека, видите ли, на земле нет ничего, что стоило бы защищать ценою жизни и смерти...

Сентиментальный моралист не видит и не понимает того, что право составляет необходимый и священный атрибут человеческого духа; что любое духовное состояние человека есть модификация права и правомерности; и что духовную культуру человечества нельзя защитить и поддержать иначе, чем способом жестко обязательной социальной организации - законом, судом и мечом.

Здесь личный духовный опыт моралиста молчит, а его всему сострадающая душа повергается в гнев и возмущение; того и гляди грянет профетический гром.

Учение Толстого, как выясняется, представляет собой разновидность правового, государственного и патриотического нигилизма.

Нетрудно понять, что такая установка ведет к невиданному подрыву всей сокровищницы духовной культуры и выбрасывает на свалку все ее ценности; осуждается и ставится под запрет ее творческо-духовный размах, огромные духовно-сублимированные усилия человеческой души. Человек видит себя бескрылым, осмеянным, упадшим в делах веры; видит себя бессильным и лишенным смысла познания; художественно ограниченным, без-образным, подавленным, бесправным, беззащитным, лишенным Отечества.

В конце концов ураган проносится мимо, и бедной человеческой твари не остается ничего, кроме единственного измерения - «морального». И самым высшим призванием этой твари становится принуждение себя к безвольному, сентиментальному состраданию. Предназначением человека становится моральное самоусовершенствование, т.е. наполнение души сентиментальным состраданием.

Таким образом мировоззрение человека в целом отбрасывается назад - к первобытному уровню бескультурной, райской, сентиментальной, природно-деревенской простоты.

При более близком знакомстве с этой точкой зрения, сразу же выясняется, что человек не рассматривается как индивидуальный ум с его живым отношением к живому и личностному Богу, с изначально-незыблемым правом, святынями Отечества, свободным созерцанием сверхчувственного таинственного существа в мире и художественной красотой... Увы, все это и многое другое исчезло. Здесь, человек, с одной стороны, - страдающий субъект и, соответственно, объект соучастия и сострадания; с другой стороны - достойный сострадания субъект , который находит свое счастье в своем сострадании и своем земном призвании - сострадать. Вся жизнь человеческая сводится к тому, что люди сами страдают и причиняют друг другу страдания и что люди сострадают друг другу или нет. Хорошо, если люди не мучают друг друга и сострадают. Плохо, если люди мучают друг друга и не сострадают.

Высшая задача человека в том, чтобы не мучит и сострадать ; самое высшее, доступное человеку совершенство - всеобъемлющее сострадание; справедлив человек, если он оберегает других от страданий, а также, если принимает на себя страдания других, а возможно, и смерть, вместо других.

Помимо этого сентиментальный морализм не видит ничего, ни на что не указывает, ничему не поучает. Здесь конец его мирской премудрости , здесь с полной очевидностью обнаруживаются пределы его жизненного мировоззрения.

Его сентиментальность - это повышенная, но духовно беспредметная и безвольная чувствительность - хотела бы легко, скоро и остро реагировать на малейшую неудовлетворенность человека; и в то же время страшится всячески чужого страдания, ужасается его и жаждет его конца.

И - только.

Страдание есть зло - вот главная, невидимая, предпосылка его премудрости, отсюда дедуктивно следует все остальное. Если страдание уподобляется злу, - тоже плохо, тогда надо запретить одному причинять страдания другому, неважно, делается им это в воспитательных целях или в целях самозащиты.

Ведь высшее добро - не страдать, а высшая добродетель - сострадание. Отсюда следует конечный вывод этой практической мудрости: «Не сопротивляйся злу силою», ибо в силе главный источник страдания: кто применяет силу - тот борется с насилием, начиная новое страдание, что равнозначно накоплению зла, приумножению его, а не победе над ним. К тому же это было бы делом противным разуму и безнадежным.

Кто хочет уменьшить масштабы зла, тот никоим образом не должен увеличивать их; а кто хочет избежать путей дьявола, тот не должен вступать на путь борьбы со злом. Ибо зло заключается, во‑первых, в страдании , а, во-вторых, в причинении страданий.

И тут обнаруживается подоплека этого мировоззрения, а именно: радость жизни без страданий и, следовательно, счастье - как высшее благо.

В этой своей доктрине Лев Толстой в корне не прав . Ибо в действительности дело обстоит таким образом: по природе своей, побуждениям и целям человек устроен так, что для него легче всего идти на поводу удовлетворения своих потребностей и наслаждений; труднее же - зародить в себе зерно к духовному совершенству, всячески взращивать его, двигаться в созидательном направлении.

Человека постоянно тянет вниз, к наслаждениям, особенно к чувственным. Крайне редко его тянет вверх, к совершенству, к духовному созерцанию и творчеству. Путь, ведущий вверх, человеку доступен, но - лишь в страданиях и через страдания. А бремя страданий в этом случае состоит как раз в том, что перекрывается и делается недоступным для него путь вниз - к простым примитивным наслаждениям.

Это перекрытие и недоступность путей вниз само по себе еще не означает духовных высот, но образует первую, необходимую предпосылку для восхождения .

Не всякое страдание, не всегда и не всякого человека возвышает и делает духовным - тут еще требуется верная направленность страдающей души и определенная духовно-душевная способность.

Зато всякое истинное духовное достижение, всякое удавшееся, подлинное творение проходит ступень страдания, произрастает из давно произошедшего или из недавнего, из краткого или длительного, из забытого или незабываемого, но - реального страдания...

К Богу поднимается лишь та часть души, лишь та духовная энергия, которая не видит ни наслаждения, ни удовлетворения в примитивизме земных переживаний, в прожигании жизни; та часть души, которая не растратила свои силы на удовлетворение обыденных потребностей, которая не находила в них радостей.

Страдание - далеко не зло; страдание - это, так сказать, цена за духовность, за ту священную грань, за которой начинается преображение животной сущности человека в сущность ценностную; это - конец беспечной жажды наслаждений, которая увлекает за собой человека и повергает его вниз; страдание - источник стремления к духовности, это начало очищения и очевидности, оно - необходимый, драгоценный стержень характера, мудрости, созидательного труда. Поэтому мудрость жизни заключается не в бегстве от страданий, как мнимого зла, а в добровольном возложении на себя бремени грядущих страданий как некоего дара и залога, в использовании этого источника для очищения своей души.

Человеку надо не проклинать страдания, а принимать этот дар, и не только предназначенный ему, но и другим. Конечно, это вовсе не означает, что человеку позволительно намеренно мучить себя и ближних; это лишь означает, что человеку должно преодолеть свой страх перед страданием; не должно видеть в нем зло; что он не вправе любой ценой положить предел и избегнуть своих и чужих страданий.

Более того - он должен найти в себе мужество оценить всю воспитательную силу страданий и со смыслом использовать ее.

Страдает наказанный ребенок - и это ему на пользу, страдает нелюбимый и отвергнутый поклонник - и ни одна женщина, из страха перед его страданиями не должна сказать ему лживое и лицемерное «да»; страдает арестованный преступник - и это хорошо; страдает враг-оккупант от обороняющихся защитников, так разве он на что другое вправе рассчитывать?

Страдания мобилизуют и воспитывают человека. И отвергать надо не страдания, а жестокосердое и бессмысленное мучительство.

Как только возникает в чем-нибудь духовная необходимость, человеку приходится страдать, так как дух в человеке берет верх над его животной природой; тогда страдание есть цена его духовного становления.

И вот именно этого трагического закона человеческой сущности испугалось доброе сердце Льва Толстого ; он отвернулся от этого, потрясенный и беспомощный. Такую цену за духовность он не готов был и не хотел заплатить; он прошел мимо главной трагедии жизни человека на земле, не заметив ее. Первоначалом зла и сущностью его он признал страдание; искал путь к человеческому счастью и нашел его - в усладе сострадания.

А поскольку путь страдания есть неизбежный путь духовности, он осудил и отверг не только сам этот путь, но и направленность, цель и смысл восхождения по нему через горнило страданий.

Вся духовная сокровищница человечества, все духовное действо и созидание были им осуждены и отвергнуты во имя того, чтобы люди не мучили больше сами себя и других.

Теперь уже не придется «о-скорб-лять » друг друга; духовность отброшена; с религией, наукой, искусством и государством покончено, и теперь, как ему казалось, можно будет предаться всеобщему наслаждению всеобщим состраданием.

Счастье это постоянно напоминает, стоит совсем рядом, близ, при дверях: наслаждайся своим собственным состраданием и не препятствуй другим.

Так духовный нигилизм становится неизбежным следствием сентиментального гедонизма , а вся так называемая теория «непротивления злу насилием » - полным выражением обоих.

Об этом можно и так сказать: Лев Толстой утверждает в идее добра элемент любви - и тут он прав, но отрицает элемент духа - и тут он не прав. В результате он усматривает в зле элемент ненависти и враждебности и обходит молчанием элемент духовного содержания этой ненависти и этой вражды. И в этом - уязвимость его доктрины. Главным грехом он считает вражду; но ведь на свете существует и обоснованная, справедливая вражда - к тем, кто посягает на чужую свободу, на слабого и беззащитного, на духовную культуру, на Отечество. Его идеал зовется состраданием; но ведь существует сострадание, противное духу, такое сострадание, когда губишь одного и предаешь другого.

В свете этого Толстой не мог не прийти к своим знаменитым парадоксам, к своей доктрине, согласно которой не должно сопротивляться злу силою; согласно которой геройство как силовой отпор в целях самозащиты осуждается как грех и злодеяние; согласно которой дезертирство считается долгом каждого.

Он проповедовал любовь, отрекаясь от духа; отсюда его сентиментальный нигилизм.

Его доктрина - это своеобразный конгломерат морализирующего, лишенного своих догматов христианства и отрицания культуры в целом, это синтез, в котором сентиментальная, пацифистская мораль превращается в духовный примитивизм.

Его христианство напоминает, с одной стороны, отдельные раннецерковные течения, которые отвергали государство и культуру и проповедовали уход от мира; с другой стороны, отдельные экстремально-рассудочные эксцессы времен Реформации и - Руссо.

Совсем недавно, занимаясь историей Швейцарии, я вспомнил о Толстом, и вот в связи с чем: в декабре 1525 года в кантоне Цюрих в роли анабаптистов выступили Гребель, Менц и Блаурок; в Цолликоне их приверженцами была разбита купель, и большая толпа этих перекрещенцев, облаченных в холщовые мешки и подпоясанных ивовыми прутьями, прошла по улицам, всячески понося Цвингли и пророча гибель Цюриху.

Они требовали упразднения налогов, военного дела и суда, практического осуществления христианской любви к ближнему в форме коммунальной собственности. Но тут вмещался городской совет Цюриха, запретил какие бы то ни было религиозные собрания вне церкви и жестоко расправился с перекрещенцами. Манца со товарищи утопили в Лимме, а Блаурока как сообщника отстегали плетьми и выгнали из города. Так разделался Цвингли с анархокоммунизмом своего времени.

Лев Толстой, конечно, осудил бы его действия только по той причине, что швейцарские сентиментальные максималисты имели в виду нечто похожее на то, что имел в виду он; а также и потому, что он считал грехом любое применение силы.

С тех пор многое в мире изменилось, но проблема того, как объединить любовь и духовную культуру, по-прежнему остается нерешенной, ее по-прежнему неверно трактуют и неверно решают. Должно быть, надо отыскать и вызвать к жизни новое христианство, где духовная культура возникает из любви и где любовь цветет цветом духовной культуры.

Я не сомневаюсь, что такое царство грядет, что мы создадим новую культуру любви. В этом - конечное, непреходящее значение мировоззрения Льва Толстого: оно указывает нам путь и внедряет в наше сознание цель - добиться творческого слияния духа и любви в единой христианской культуре.

<Не читано>

Как раненый лев в страданьях зализывает постоянно свою рану, так и патриот всеми своими чувствами, волей и мыслью постоянно прикован к глубоким ранам и страданиям своей Отчизны.

Как ваши предки 120 лет назад, так и мы теперь не перестаем думать о путях и способах воскрешения своего несчастного Отечества. Где выход? Как лучше помочь? В чем наша слабость? Чего нам не хватает?

Для русской нации настало время поставить себе четкий, стабильный, мужественно сформулированный диагноз, чтобы познать себя, свой дух, свой недуг, и, исходя из результата этого познания, наметить путь, ведущий к исцелению, и встать на него.

Когда слепой ведет слепого, оба падают в яму. Значит, теперь наш долг прежде всего в том, чтобы освободиться от слепоты и безошибочно определить причины и подоплеку нашего недуга.

Много лет прошло с тех пор, когда я понял впервые, что мое Отечество духовно больно, и впервые осознанно подошел к осмыслению причин и сущности этого недуга.

Не знаю, насколько мне удастся набросок моего собственного диагноза, которого требуют от меня мои друзья, но то, что отдельные фрагменты его, постепенно вызревая во мне, просятся наружу, - факт.

Глубоко сокрыты причины болезни - в природе и климате, в этническом материале и исторических событиях, в душе и характере; сокрыты сложным, роковым, но не непреодолимым образом; велико их бремя, но мы не лишены перспективы сбросить его: пройдя через все страдания самопознания, примемся за большой и радостный труд как стимул к выздоровлению.

Если и есть народы, достойные этого воспитующего, одаряющего культурой духовно созидательного труда, то среди них и мой народ во всей его данности: богато одаренный духовным талантом, с открытостью сердца, искренней религиозностью и природной, неиссякаемой мощью.

Сомнений нет: наступит время, когда будут отброшены болезнь, бесчестье, нищета, когда приоткроются здоровые глубины духа и поведут вперед. А мы, изгнанники, мыслители России, спокойно и уверенно глядим в глаза грядущему ее и черпаем в этой уверенности мужество для твердого, трезвого и сущностного осознания того, чего нам прежде не хватало и чего нам недостает теперь.

Перевод с немецкого О.В. Колтыпиной.